obshalka

Владимир Познер: Путин - не царь

Правда, традиционно в России существует некая тяга к главной фигуре, которую можно в кавычках или без кавычек называть царем

Разговор с Владимиром Познером – удача. Журналистская и человеческая. Не только потому, что президент Академии Российского Телевидения и ведущий программы «Времена» – человек-легенда, обладающий энциклопедическими знаниями и потрясающий рассказчик. Не только потому, что Познер – символ того самого человека из телевизора, который лучше, интереснее и не такой, как мы, земные. Интервью с Познером удача потому, что уж этот человек точно знает, как работает игрушка под названием ТV – как влияет на каждого из нас, какие струны души и сердца затрагивает.

– Владимир Владимирович, в одном из своих интервью вы сказали, что сколько бы ни было денег, воевать с государством бессмысленно…

– Нужно всегда отдавать себе отчет в том, с кем вы воюете. У государства есть колоссальные рычаги и огромная сила. И если отдельно взятый человек воюет с государством, он должен понимать, что государство, если оно будет считать, что этот человек представляет опасность, будет использовать все возможности, которыми оно обладает. Это надо понимать. Выиграть в одиночку такой бой с государством пока еще никому не удавалось. В основном, у государства выигрывают, когда бывают революции. Это если говорить о том, чтобы действительно воевать. Я не говорю о выборах, о смене власти законным путем. Это совсем другое. Если вы бросаете вызов государству, то надо понимать, что шансы победить у вас ничтожны.

– Как все вышесказанное соотносится с понятием «свобода слова» и профессией журналиста, которая по своей сути оппозиционна государству?

– Мы с вами по-разному понимаем слово «воевать». Я думаю, что нужно очень точно выражать, чем занимается журналист, и оппозиционен ли он. Журналист должен по своей профессии, несомненно, выявлять проблемы и минусы – то, что не хорошо, потому что то, что хорошо, и без него скажут. И в этом смысле он, конечно, сталкивается с государством. Но ведь во всем мире существует это положение. И само государство, в принципе, нуждается в таком журналистском подходе, нуждается в том, чтобы СМИ обнажали проблемы. Иногда, правда, очень этому сопротивляясь. Но это правила игры.


Я не могу сказать, что журналист воюет с государством. Я думаю, что это нереально. И даже оппозиционность не совсем точное определение. Потому что оппозиционировать государству – это что значит? Хотеть, чтобы было другое государство, чтобы оно изменилось? Нужно очень точно понимать, что у журналиста есть определенная работа. Я не считаю, что она, в принципе, должна быть оппозиционной, она должна быть объективной. К сожалению, этого очень мало. В частности, у нас. Оппозиционность понимается так: что бы ни было – это плохо, что государство принципиально ничего хорошего делать не может, и что бы оно ни делало, нужно обязательно искать негатив. Я не думаю, что это нужно, что это полезно. Я считаю, что нужно стремиться как можно объективнее показывать то, что вы показываете. И показывать не одну точку зрения, а показывать спектр точек зрения. Тогда это журналистика.

– В России есть свобода слова?

– Да, есть. Если вы почитаете газеты, то найдете там и коммунистические, и неофашистские взгляды, и все, что есть между ними. На радио тоже есть – достаточно послушать «Эхо Москвы», и можно услышать много вещей, вплоть до оскорбительных для главы государства. Например, они все время иронизируют по поводу его невысокого роста.

А вот если говорить о телевидении, о федеральных каналах, то можно сказать, что свобода слова там сильно ограничена. Нельзя сказать, что ее там совсем нет – потому что я, например, ею пользуюсь. Но она сильно ограничена.

– Если ее нет, то почему за свободу слова в России не борются?

– Я несколько лет слежу за опросами народонаселения. Так вот, свобода слова, свобода печати всегда находится на 23, 24 месте из 26, к примеру. Люди в целом совершенно этим не обеспокоены, они не знают, что это такое, они этого никогда по-настоящему не имели, и им этого не надо. Они гораздо больше обеспокоены экономическими проблемами, преступностью, коррупцией. И коль скоро в этом нет потребности, то было бы странно, если бы СМИ этим как-то очень сильно занимались. Это с одной стороны. С другой стороны, есть то, что я называю самоцензурой. Когда человек на всякий случай думает: «Это сейчас не очень приветствуется, зачем мне это надо?» И это есть. Хотя, конечно, есть целый ряд журналистов, которые стоят на своем. Но их меньшинство.

– Два мегагосударства – Америка и Россия – стоят на пороге выборов. Вы долгое время работали и в США, и в России. Можно ли, в принципе, сравнивать американскую и российскую журналистику накануне выборов? Если можно, то в чем разница?

– Сравнивать всегда можно. Другое дело, что это сравнение покажет ту разницу, о которой вы меня спрашиваете. Притом, что я убежден, что нигде нет неограниченной свободы слова. Я это говорю не теоретически, а исходя их своей практики, в том числе из семилетней работы на американском телевидении. Американская журналистика устроена таким образом, что потребитель может получить разные взгляды, разные точки зрения, в то время как в России в том, что касается федеральных телевизионных каналов, то есть тех каналов, которые покрывают всю страну, зритель не может получить разные точки зрения по сути дела. Он получает одну точку зрения, точку зрения государства. В печати дело обстоит иначе, в ней есть широкий разброс мнений, на радио есть, на региональных телеканалах – не так широко, но есть. И это принципиальная разница.



В Америке власть не имеет отношения – прямого, по крайней мере – к СМИ. Власти не принадлежат никакие телеканалы, не существует государственных телеканалов, государственного радио. В то время как в России это не так. И это принципиальная разница. И очень важная. И в этом главное отличие.

– Можно ли уже сейчас спрогнозировать, какими будут предстоящие выборы в США и России?

– В Америке это все очень традиционно. Поэтому это легко сказать. Будет много грязи, отрицательной рекламы. Конечно, будет определенный популизм. Он всегда есть. Американские выборы, как президентские, так и в конгресс, отличаются огромным потоком негативной информации. Копают все, что можно – кто с кем спал, кто, когда, чего, зачем – все, что угодно. Это в Америке будет точно.

Будет много популизма, и вранья тоже будет много. У нас, я думаю, популизма будет даже больше. С одной стороны, по закону у нас не должно быть обливания друг друга грязью. Но это делается самыми разными способами – листовками, провокациями. Я думаю, что на телевидении роликов таких будет очень мало. Потому что их не допускают, это запрещено, а «пропихнуть» трудно.

– Популярность Владимира Путина в России огромна. Кто «лепит» из российского Президента царя – Администрация Президента или сами СМИ?

– Ну, во-первых, Путин не царь. Царь получает власть по наследству и передает по наследству. Так что Путин никак не может быть царем. Но правда и то, что традиционно в России существует некая тяга к главной фигуре, которую можно в кавычках или без кавычек называть царем. Вся предыдущая история до 1917 года это подтверждает. Точно так же, как советская эпоха, когда Сталин был по сути дела царем.

Сегодня никак нельзя сказать, что у Путина такая власть, как у Сталина. Ничего подобного. Но тяга у очень многих жителей России к тому, чтобы был такой человек, который как бы отвечает за все и может все решить – очень сильна. И отвыкать от этой традиции очень трудно. Вообще, если говорить о том, «кто лепит» вот этот образ, то это, прежде всего, сами люди. Им это нужно, им этого хочется. Сказать, что есть какой-то центр, который этим занимается, нельзя.


Знаете, существует очень интересная тенденция. По сути дела, все люди, которые возглавляли Россию или Советский Союз, поначалу пользовались огромной поддержкой народа, а к концу своего правления – поддержки не было никакой. Я имею в виду Хрущева, Брежнева, Горбачева или Ельцина. Со всеми так было. Единственный человек, который после восьми лет правления продолжает пользоваться поддержкой народа, причем, я бы сказал, все возрастающей – это Путин. И этого нельзя сделать искусственным путем. Ну никак! Народ сам разочаровывается, сам все понимает, и сам приходит к тому или иному выводу.

– Посредством телевидения любому человеку можно создать образ хорошего и доброго политика. От чего это больше зависит – от ведущего или от личностных качеств героя политического ток-шоу?

– Трудный вопрос. Из любого не слепишь. Это очевидно. Для этого нужно, чтобы у человека был определенный набор качеств. Но все же, я думаю, в конечном итоге больше зависит от того, показывают ли этого человека по телевизору.

Например, в 1996 году у Ельцина был рейтинг около 5%, а у Зюганова – около 30%. И было совершенно очевидно, что будущий президент России – Геннадий Андреевич Зюганов, а не Борис Николаевич Ельцин. Власть в то время не имела прямого отношения к телевидению, оно было приватизировано, но люди, имеющие власть, приняли решение, что не будут «лепить» позитивный образ Бориса Николаевича и не допустят Геннадия Андреевича на экран. Более того, будут его «мочить».

Самого Зюганова на экране не было, но ведущие, получившие потом прозвище «телевизионные киллеры», его «мочили» и не давали возможности возражать. В то же время, из Ельцина лепился абсолютно позитивный образ. Борис Николаевич тогда показывался только в каких-то симпатичных моментах. В результате этого рейтинг Ельцина резко возрос, а Зюганова упал. И президентом стал Ельцин.

Фото: Сергей Поляков

_________________
Я Родину свою люблю, а государство ненавижу!

А. Розенбаум