Часть пятая (1990 - 2005)
А еще недавно я фотографировался с девочкой Таней у Оперного...
Митинг
Эпизод еще из конца 80-х. Во Львове - бархатная революция по-галицки. Неподалеку от университета, где бушует митинг, меня встречает знакомый художник Иван Мельничук. У него на груди огромный - величиной с блюдце - значок с портретом Горбачёва. Иван хватает меня за руку:
- Саша, скажи мені, ти за Горбачова чи за Лігачова, скажи!?
- За Горбачова, за Горбачова - успокаиваю я его и мы направляемся к толпе митингующих.
Страстные ораторы, сменяющие один другого, выступают прямо с цоколя памятника. В толпе полно комитетчиков. Я не могу обьяснить, как я их узнаю, но уверен, что узнаю. Впрочем, несколько лиц я просто знаю по фамилиям.
Милицию заметней - она в форме и концентрируется по периметру. Через мегафон раздаются настойчивые требования всем разойтись, но народ их игнорирует. Обкомовский инструктор П. на пару с кем-то в штатском тащит к стоящему сбоку автобусу тщедушного гражданина, заломив ему руки за спину. Толпа провожает их угрюмыми взглядами.
Ещё через несколько минут добрая сотня милиционеров, поставленная в ряд на проезжей части, вытаскивает фотоаппараты и начинает демонстративно фотографировать людей из толпы. Фотоаппараты явно любительские и весь этот цирк никого не пугает - люди только злобно ухмыляются и язвительно комментируют действия бутафорских фотографов.
Потом экипированный ОМОН, выстроившись в плотную цепь, всё-таки рассеивает людей. Возбуждённый народ недовольно расходится. ...........................................
На западе Украины разворачивается движение за украинский язык. Идут многочисленные митинги.
В комбинате заседание партбюро. Я в нём являюсь замом по идеологии. На одном из заседаний незло говорю нашему новому директору Кравцову[Фамилия изменена], что вообще-то в коллективе больше украинцев - можно было бы ему на собраниях выступать и по-украински.
На первом же общем собрании директор, предусмотрительно сославшись на мнение партбюро и зама по идеологии, впервые "на публике" заговаривает на родном языке.
Последнее партсобрание
Отдохнувший и загорелый после очередного отпуска, я поднимался по ступеням на третий этаж нашего художественного комбината, когда меня остановил коллега-художник:
- Ты знаешь, что сегодня партсобрание?
- Объявление читал. А что?
- А то, друже, что мы там с тобой вдвоём сидеть будем. 39 заявлений подано о выходе. Ты своё несёшь?
- А что, должен? Потому что - 39? Так у меня этого стадного чувства вообще-то нет.
Я напомнил ему старый анекдот о мужике, у которого стала окончательно непригодной самая сокровенная часть тела. Обойдя без пользы всех врачей, он пришел к старому знахарю с просьбой отрезать давно уже бесполезный причиндал. Резать дед отказался, осмотрел хворый орган и предложил пациенту залезть на табуретку, потом спрыгнуть из неё и с удовлетворением сообщил:
- Ну, видишь, оно и само отпало! А ты - резать, резать!
- Так что, - возвратился к теме я - пусть оно и у меня само отпадает.
Вопреки опасениям, к 18-00 в Красном уголке комбината было людно. Народ рассаживался по обычным местам. Где-то возле стола президиума суетился директор, который успел за время моего отпуска поменять фамилию "взад" с Кравцова на Кравцива.
На столе аккуратной стопкой высились заявления, первыми были те, что от комбинатовских начальников. В комнате пахло корабельной сосной и крысиным говном. Народ рвался с низкого старта энергично протолкнуться к местам в шлюпках, отплывающих в очередное светлое будущее.
Собрание прошло живо. Громче всех кричал главный художник - он написал заявление на четырёх страницах и настаивал на его "заслушивании":
- Всі заяви читати! - бушевал он с места. Его активно поддерживали те, кто написал на двух страницах. Авторы двухстрочечных заявлений мудро отмалчивались.
Мудрое большинство победило - голосовали гамузом.
Революция по-галицки
...ГКЧП. Шок. Ювелирно выверенное выступление по телевизору Л.М.Кравчука, рассчитанное на оставание у власти и в случае победы Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению, и в случае его поражения.
Полное торжество демократии. Окончательный развал Союза.
Одно из первых заседаний нового состава горсовета транслируют по телевизору. Сплошные усы и вышитые сорочки. Один из депутатов предлагает создать из Львова свободную экономическую зону. Председатель одобрительно кивает головой - заграница нам поможет! Неосознанная знаменитая цитата от Остапа Бендера воспринимается на ура.
Транслируют и заседания областного Совета "першого демократичного скликання". Обсуждается проблема возрождения украинского языка. Один из депутатов обьясняет - когда видит в электричке русские надписи "Не курить" и "Не сорить", ему сразу неудержимо хочется закурить и насорить. Другой запальчиво восклицает: "Я не хочу, щоби моїх дітей вчила мудра вчителька, я хочу, щоби їх вчила національно свідома вчителька!"
Спустя некоторое время назначают новых начальников. Один из кандидатов в руководители облздрава тоже объясняет, что для него главное - национальная сознательность. Вскоре в моей поликлинике появляются объявления, что болеть надо только на государственном языке. В общем, стандартная ситуация - романтический этап любой революции.
Конечно, у львовян-украинцев остались совсем другие воспоминания об этом периоде, более светлые и оптимистические, что и понятно, потому что в то же время было принято немало толковых и вполне демократичных решений. Наверное.
В областной прессе появляются прикольные статьи о москалях, которые, прибыв в Галичину в 1939 году, со смехом посыпали себе головы пудрой, не понимая её назначения, заваривали чай в ночных горшках и при виде будильника бросались на пол с криками:"Мина!" Что ж, может, мы такими и были.[Ещё раз упомяну Jestem z lwowskiego etapu Казимежа Жигульского - более объективного и взвешенного. От этой объективности и непредвзятости наш приход во Львов становится ещё страшнее. Найбольшей катастрофой это было, несомненно, для поляков.]
В какой-то газете описывается конфликт вокруг кладбища в одном из райцентров Львовщины - бывшем еврейском местечке. Автор статьи с пафосом заявляет: "Не подумайте, що я є який-небудь антисеміт, але скільки ще ці пархаті жиди будуть знущатися з нас на нашій український землі?!" Диалектичная позиция. В Галичине возрождается слово жид. Львовяне любят ссылаться на польский язык, в котором слово "жидове" является литературной нормой и утверждают, что евреев в Украине называли жидами всегда. Последнее утверждение абсолютно справедливо и не только для Украины. В России тоже евреев всегда называли жидами. Антисемиты.
На улицах, впрочем, не часто, строгие дяди и тёти могут сделать детям замечание, если они разговаривают по-русски - возрождаем язык.[Сейчас всё это уже давно в прошлом - никто не обращает внимания, как ты разговариваешь - хоть по-китайски!]
Вече
Развесёлое время. Постоянные многотысячные вече. Вече - словесный изыск, имеющий целью дистанцирование от коммуняцких митингов с одновременным непосредственным общением с духом Ярослава Мудрого. Спиритизм.
Лично наблюдал со стороны страстный митинг протеста львовян против пакта Молотова-Риббентропа. Я так понимаю, что маршалек Юзеф Пилсудский в это время с небес сначала недоумённо всматривался и вслушивался, а потом радостно смеялся и громко аплодировал.
Для понимания сложной логики моих земляков мало тут родиться и прожить всю жизнь. Всё-таки надо быть галичанином.
Кажется в 91-м я побывал на митинге, посвящённом годовщине страшной даты - массовому убийству заключённых во львовских тюрьмах в июне 1941 года. Советская власть не успевала вывезти заключённых, немцы неумолимо приближались и людей просто поубивали прямо в тюрьмах.
Этому преступлению не может быть оправдания.[Интересующиеся могут почитать Ежи Венгерского: Lwow pod okupacja sowiecka 1939-1941"] Митинг был долгий и многолюдный, ораторы сменяли один другого. Потом все направились к Лычаковскому кладбищу, где находилось одно из массовых захоронений жертв июня 41-го года. Впереди шла пани Ирина Калинець. Когда пришли к той самой братской могиле, она поднялась на возвышение и подняла руку. Толпа утихла.
- Давайте тут вже не будемо виступати, - сказала пани Ирина, - давайте тут, біля цієї могили просто тихо помолимось Господу за упокій душ цих невинно забитих людей.
И все начали молиться. Это было хорошо.
В те годы я ещё не знал, что когда новые хозяева вошли в город и обнаружили горы трупов в тюремных камерах и дворах, то приняли решение убрать эти трупы. С этой целью немцы не без помощи украинцев загнали в тюрьмы несколько тысяч львовских евреев. Оказалось, что такого количества людей для уборки трупов не требуется. Если верить очевидцам, то в наших "Бригидках" "Sciany wiezienia dookola podworza, byly az po pierwsze pietro oblane krwia torturowanych zyduw i oblepione kawalami muzgu"[Стены тюрьмы вокруг двора были аж до второго этажа залиты кровью пытаемых евреев и облеплены кусками мозга. (Цитата из скромной книжечки Филипа Фридмана "Zaglada zyduw lwowskich", изданной в Лодзи в конце 1945 года. Я бы ссылался не только на польские источники информации о прошлом, однако у нас сейчас считаются "проходными" другие аспекты этого периода, вроде "діяльності українських просвітницьких та мистецьких установ у Львові у 1941-44 р.р.", что, впрочем, для исторической науки тоже очень важно.] Большинство из этих нескольких тысяч там же и в тот же день после мучений и издевательств были убиты.
Я понимаю, пани Калинець об этом тоже не знала, иначе, наверное, мы бы помолились и за их души - для Бога ведь разницы особой нет, то ли коммунисты убивали невинных людей, то ли немцы с украинцами, для Него все - человеки.
Время надежд
Время надежд. Казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть - и станет лучше.
По улицам Львова разъезжают автомобили, из салонов которых доносится разухабистая музыка - всё блатное дно города срочно переквалифицируется в рэкетиров, идёт азартный делёж торговых точек.
На одном знакомом мне заводе зарплату поднимают каждый месяц, но за полтора года людям так и не удалось выйти на заветный рубеж в пять долларов. Зарплату выдают тормозной жидкостью и сомнительным шампунем от блох, которые заводские женщины пытаются продать прямо у проходной, но и там вскоре появляется иномарка с молодыми людьми, объясняющими, что они - рэкет, "хлопці на ракеті".
Другие заводы просто умирают, всё, что можно, раскрадывают все, кому не лень.
Седые милицейские полковники с очень усталыми, но добрыми глазами начинают понемножку прицениваться к недвижимости.
В противовес привычной, во Львове вводят муниципальную милицию. Дел для муниципалов не находится, поэтому они часами щёлкают семечки на перекрёстках и проверяют трамвайные талончики, зато дешёвую форму для них сделали по образцу американских полисменов, и смотрятся они - Имре Кальман!
На магазинных полках появляются невиданные доселе товары и продукты и теперь уже не надо ходить на базар для того, чтобы понюхать колбасу - пожалуйста, нюхай в магазине, сколько хочешь!
А обходя базар, я встретил знакомую, покупающую подсолнечное масло в майонезную баночку.
Вместо советских дефицитов теперь только загадочная нехватка бланков заграничных паспортов, которые годами не могут напечатать.
Хорошее время! Жаль только, что обокрали нас всех именно в эти годы. Фотографии воров развешивают по всему городу. Обычно - перед выборами. Львовяне срывают портреты тех, кто, по их мнению, действительно накрал и наклеивают портреты других - "хороших", хотя и у тех миллионы не от трудов праведных.
Комбинат
Жизнь на художественном комбинате начинает потихоньку замирать. Заказов всё меньше и меньше, потом они исчезают вообще. Надо как-то выживать. Мы с Володей Воловником начинаем делать иконы. Я пишу довольно примитивные образки под девятнадцатый век, он обрамляет их рамочками из золотой конфетной фольги. Всё это сильно отдаёт цыганщиной, но истосковавшийся за советские годы по образам народ покупает и это, что позволяет нам как-то сводить концы с концами. Потом я увлекаюсь художественным металлом: в моей комбинатовской мастерской появляются маленькие гальванические ванны, слесарный и ювелирный инструмент, комната наполняется обрезками меди и латуни.
В обед ещё с несколькими художниками выходим на угол - в пельменную - полстакана водки, по двойной порции пельменей - и поговорить. Говорим о разном. Между делом один из коллег негромко сообщает:
- А жінка сьогодні знову нічого вдома не лишила...
- В якому сенсі - не лишила? - не понимаю я.
- Дітям - їсти - с неловкой улыбкой объясняет он.
Я начинаю нервничать:
- То якого х... ти тут стоїш, горілку п'єш? Та йди працюй!
- Роботи нема, Саша, ти що - не знаєш?
- Ну то якщо не можеш заробити пензликом, то йди вагони розвантажувати чи вулиці замітати! ... твою мать, та в тебе діти - голодні, а ти тут з горілкою та пельменями!
Он тогда обиделся на меня, впрочем, не сильно [Через десять лет я случайно встретил его в центре города - он только вернулся из Португалии, где работал на каких-то плантациях. Выглядел вполне благополучно.]
Новые веяния
Именно тогда во Львове началась вакханалия (другого слова и не подберу) переименований. Нет, конечно, на кой чёрт нам нужны улица им.Павлика Морозова или сразу две улицы Ленина, парк им. 50-летия СССР и улица им. 60-летия СССР и т.п? Глупо. Мы энергично заменяем чужие глупости родными. Теперь во Львове есть улица им. Шухевича и им.Генерала Чупрынки (для тех, кто не понимает - того же Шухевича), у Левандовки, где погиб Шухевич, ещё одна улица Генерала Чупрынки, видимо, по созвучию переименовываются Менжинского в Менцинского и уж совсем комично маршала Полубоярова в гетьмана Полуботка. Стадион "Дружба" - срочно в "Украину", несколько погодя и спортзал "Спартак" тоже в "Украину". После смерти Джохара Дудаева назло противным москалям улицу Лермонтова переименовывают в Дудаева - вот не надо было Михайле Юрьевичу писать про злых чечен, не надо было!
Безграничную широту и демократизм взглядов новой власти должны засвидетельствовать улицы Джорджа Вашингтона, академика Сахарова и даже Староеврейская, что мало кого обманывает.
Ещё у нас есть драматический театр Западного Оперативного Командования. Нет, это не драматическое развитие событий на театре военных действий, это так обитель муз называется. Впрочем, сие наверняка название, рождённое в головах под фуражками, поэтому на афишной тумбе у здания театра актёры написали лаконично и невоинственно "Театр".[Нет уже этого театра. Да и зачем Львову театр русской драмы? Один из старейших в бывшем Союзе театр. Ликвидировали.]
Исходиться желчью можно бесконечно, но останавливает одно: люди в нашем городе, как и во всей Украине - миролюбивы, приветливы, доброжелательны и гостеприимны. Нас портят политики. Впрочем, они портят всех.
Валюша
В кинофильме Никиты Михалкова "Родня" после динамичной бурной сцены домашнего скандала камера успокаивается и три минуты экранного времени бесстрастно следит за снижающимся самолётом, плавно переходя на бегуна, неторопливо наматывающего круги на стадионе. Резкая смена ритма оживляет повествование. М-да...
Как-то выскочило у меня из нестройного изложения одно личное событие - вторичный брак.
В 1986 году я женился второй раз. Кроме двухлетней дочки и бесчисленного множества разнообразных достоинств, у моей избранницы Валюши было одно уникальное - проработав всю жизнь на советском химическом предпрятии, она перестала бояться пожаров. В случае очередного возникновения оного хладнокровно звонила по 01 и приступала к тушению подручными средствами. В общем, не женщина - огонь!
В вестибюле ЗАГСа на всё той же Пушкина-Чупрынки маленькая немолодая сотрудница подвела нас к двери и проникновенным полушёпотом проворковала:
- Шановний молодий! Зараз я відкрию двері і вам треба елегантно завести до кімнати молоду і стати разом на килимок...
Я заметил, что элегантно - это удастся вряд ли, и мы с Валюшей переступили порог.
В главном зале тогда ещё Радянського ЗАГСа за столом стояла хозяйка - рослая красивая дама неопределённого возраста в бирюзовом кримпленовом(!) платье до пят с массивной латунной бляхой на такой же массивной цепи, которые украшали её грудь и, видимо, должны были служить символом власти. На голове возвышался намертво зафиксированный лаком торт, а на ногах (я успел это увидеть) - обычные домашние шлёпанцы - видимо, высокие каблуки были утомительны и она считала, что тапочек под длинным платьем никто не заметит.
Держа перед собой красную папку, она заученным задушевным и проникновенным тоном приступила к декламации торжественного текста. На словах "...бажаю вам пліч-о-пліч перейти через всі буремні події у вашому житті", я бестактно вставил, что" вже виконав план по буремних подіях у власному житті і хочу по можливості обійтися без них". Она сбилась с заученного текста, а от себя, судя по всему, говорить как-то не привыкла. Тем не менее нас благополучно "расписали".
Забегая вперёд, сразу сообщу, что прожил с Валюшей долгие двенадцать лет, но оказался её недостоин - с каждым годом зарабатывал всё меньше, а пил всё больше. Двенадцать лет она страдала, а на тринадцатый я от неё ушёл.
Славко и Афонькин
У Валюши очередной отпуск и мы едем на её родину в Славянск, на восточную Украину. Пыльный и грязный поезд "Львов - Ворошиловград", в вагоне душно, мы только что отъехали от города и пассажиры продолжают шумно обустраиваться: в вагоне царствуют великий и могучий русский, перебиваемый неповторимым донецким суржиком. Вдруг слышу чей-то родной галицкий выговор, выглядываю - у окна с соседом разговаривает невысокий мужчина. Земляк! Выхожу на перекур, присоединяюсь к беседе.
Сосед вскоре удаляется спать, а я выкуриваю уже четвертую или пятую сигарету - собеседник попался интересный. Говорим о Украине и украинском. Попутчик, представившийся Славком, с жаром объясняет мне, как именно москали угнетали Украину в течение многих веков. На переломе 80-90-х годов у нас об этом говорили все. В какой-то момент чувствую, что пора внести ясность:
- Пане Славко, на всякий випадок хочу вам сказати, що за походженням я є росіянин. Так би мовити, стовідсотковій москаль, та ще який 25 років був членом КПРС. Вибачте, але мушу про це попередити, просто щоби не виникло якихось непорозумінь...
Славко невообразимо оживляется:
- Пане Олександр, як добре, що ви мені про це сказали! Як це добре! Ви знаєте - відвертість на відвертість: я сам є зі Стрийського осередку Руху, а їду на Донбас, самі розумієте - не на сині терикони дивитися - везу людям трохи нашої літератури, ще дечого...
Мы проговорили до трех часов ночи. Валюша трижды выглядывала из купе - пора было укладываться. На прощанье Славко тряс мне руку:
- Пане Олександр, хоч ми з вами і сперечалися, але то була дуже цікава бесіда. І, ви знаєте, я вірю: ми ще з вами обов'язково зустрінемось! Ось побачите - обов'язково! Доля зведе!
Славко оказался прав - доля нас свела. Спустя пару лет я неторопливо проходил по проспекту Свободы мимо нашей знаменитой "клумбы", у которой, как всегда, толпилось несколько десятков обладателей разнообразнейших усов. Вдруг кто-то окликнул меня по имени. Я оглянулся, присматриваясь. От группы что-то бурно обсуждавших националистов отделился невысокий человек и, приветственно помахивая рукой, подбежал ко мне:
- Олександр, ви що - мене не впізнаєте? Я ж Славко - з потягу ворошиловградського - пригадуєте?
- Боже, пане Славко, це ви! Значить, ви тоді праві були, коли казали, що ми з вами обов'язково зустрінемось. Ну, як справи, що ви там обговорюєте?
Славко приосанился:
- Сьогодні їдемо до Києва - Афонькіна будемо знімати!
Сначала не понял, потом до меня дошло: премьер-министром тогда был Витольд Фокин, именно его и собирался "снимать" Славко, стоя где-то в пикетах с самодельными плакатами.
Он стоял передо мной в потёртом пиджачке, стоптанных ботинках и весь светился гордостью: завтра он, Славко, будет снимать Афонькина! Я посмотрел на его башмаки и пиджак, потом перевёл взгляд на свои - точно такие же, и искренне пожелал ему успеха
Сергей
Сергей благополучно отслужил свои два года и вернулся. Всё та же Дария Ивановна, к которой я обращался при любом затруднении, помогла ему устроиться на работу, но работа Серёже не пошла. Вокруг бурно расцветала разнообразная преступность и он не удержался:
- Отец, ты пойми, выхожу утром из дома, все мои друзья детства кто куда - одни на Краковский рынок лохов кидать, другие - кишеньковые на маршруте 2-9, третьи на крутом рэкете - один я с калькулятором и накладными подмышкой иду в свою столовую. Так долго продолжаться не может.
Серёжа начал с безобидной фарцовки и в скором времени "вырос" до кидалы. Несколько лет по его собственному выражению он "проработал нижним" в дружной "бригаде" мошенников. (Нижний - из жаргона напёрсточников, т.е. тот, кто крутит напёрстки, выполняя основную работу, в отличие от поддерживающей бригады верхних, принимающих активное участие в игре. Сергей не был напёрсточником, он специализировался на афёрах с небольшими партиями одежды, аппаратуры, косметики и т.п. В стандартной терминологии кидал - разводящий.)
Я сижу в своей комбинатовской мастерской один - мужики поехали смотреть какой-то объект. Заходит Серёжа, несколько возбуждённый:
- Отец, привет, ты один?
Я пожимаю плечами, Сергей усаживается. У него что-то подозрительно торчит за пазухой.
- Это что у тебя там?
Он смеётся:
- Да вот, час тому назад провернули "операцию Эльдорадо" - деньги, конечно. Я тут исчезну на пару дней, пока обстановка утрясётся.
Я не верю:
- Покажи.
Он вытряхивает на стол несколько полиэтиленовых пакетов с пачками купюр.
- Это сколько ж тут?
- Шестьдесят восемь тысяч - десяток "Жигулей" купить можно, - довольно сообщает Сергей. - Сам Завиня поздравлял.
- Ты понимаешь, чем это закончится? Причём обязательно.
- Всё будет нормально! Как говорит один мой друг - важке блатне життя, але цікаве! Поедем на пару дней куда-нибудь в Сочи или Ялту.
В скором времени он перестал быть кидалой и переквалифицировался в бандита. Быть бандитом -необременительное занятие. Убивать и грабить в целом не требуется. "Прибитые" точки - кафе, рестораны, появившиеся кооперативы и прочее исправно платят ежемесячную дань за "крышу". Правда, приходится регулярно ездить на "ответственные стрелки", где происходит перераздел сфер влияния.
Самые знаменитые во Львове бандитские имена постепенно заменяются другими - носителей прежних убивают. Милиция, естественно, ни одного из этих преступлений раскрыть не может. Известия об очередном застреленном бандите Сергея не пугают:
- Главное - не лезть слишком высоко. Количество врагов перестаёт быть оптимальным.
У нас с сыном сохраняются нормальные отношения. Я всё надеюсь, что когда-нибудь ему надоест бить морды и размахивать пистолетом и он перейдет в категорию бизнесменов - о многих подобных случаях мне известно не понаслышке, хотя он не торопится - ему это "в падлу". Сергей достаточно откровенен со мной и я начинаю знать столько о блатной жизни города Львова, что временами самому становится не по себе. Я невесело шучу, что меня тоже уже можно убивать и очень боюсь, что по стопам старшего брата пойдёт и постепенно подрастающий Славик. Впрочем, Сергей твёрдо обещает, что тянуть брата за руку не будет.
Каждый месяц ему "капает" бандитская "зарплата" - это что-то около тысячи долларов. Первую машину, в которой что-то сломалось, он бросил посреди улицы и ушёл, забыв о ней, потом купил другую, потом денег не хватало - продал, но вскоре купил третью. Денег всё равно не хватает. Серёжа живёт в нашей старой квартире с Олей, которуя я считаю его женой. Жена галичанка и, естественно, хорошая хозяйка - у неё всё всегда наготовлено, прибрано и вымыто. Оля не работает и на базар ездит только на такси. В начале своей "карьеры" Серёжа "присел" на наркотики, но потом, по его уверениям, "соскочил". В общем, старший сын у меня - проблемный. Мягко говоря.
Дед из Батятыч
Я иду после работы вниз по Горбачевского уставший, голодный и в плохом настроении. Навстречу мне поднимается старый дед и, поравнявшись со мной, внезапно останавливается:
- Шановний, а я вас впізнав! Ви ж з Батятич будете?
- Ні, діду, ви помилилися - отвечаю я, пытаясь обойти его. Не тут-то было:
- Не розумію, чому ви відмовляєтесь, якщо я вас впізнав? Ви ж старого Михайла син!
- Діду, я не є старого Михайла син, я не є з Батятич і взагалі - я поспішаю!
Дед не унимается:
- Я не розумію, для чого ви таке говорите, якщо я вас впізнав! Може, ви ще хочете сказати, що у вас взагалі родичів немає в Батятичах?
Я понимаю, что разговор начинает принимать неконструктивный характер и решительно вношу ясность. Наклонившись к деду, негромко ему объясняю:
- Татуню! Я є москалем, і батько мій був москалем, і мама моя - москалька. І в мене немає і не може бути родичів у Батятичах! Ви мене розумієте, татуню?
- Дед отступает на шаг назад и недоверчиво смотрит на меня:
- Може, воно і так, як ви кажете, а звідки ж ви мову нашу так добре знаєте?
- Так я тут майже шістьдесят років живу - за той час можна було вже зайця навчити розмовляти!
Дедок отступает еще на шаг и расплывается в улыбке:
- Слухайте, прошу пана, може ви дійсно не є з Батятич, але я вам хочу сказати, що ви є дуже приємна людинa - при этом слово "людинa"он так и говорит с ударением на последнем слоге.
Я начинаю смеяться:
- Батько, і ви є приємна людина! Дай вам Бог здоров'я і вашим родичам з Батятич так само - вони там напевно є!
- Та є, є - ціла купа! - машет рукой тоже развеселившийся дед.
Мы перекидываемся с ним ещё несколькими фразами о том, о сём и расходимся. У меня улучшилось настроение. Наверное, у деда тоже.
Шкло и скло
Вот уже более десяти лет продолжается отчаянная борьба за возрождение украинского языка. Приношу свои извинения за неуместную иронию - у меня давняя аллергия на слова "борьба", "битва", "сражение" и т.п. [Для читателей подозрительных и сомневающихся - автор этих строк всегда однозначно выступал и выступает против введения русского языка, как второго общегосударственного - это со временем окончательно бы добило украинскую культуру.]
Вспомню несколько случаев.
Эпизод первый. Беседую на профессиональные темы с паном Романом - интеллигентным украинцем, руководителем небольшой фирмы. Внезапно он перебивает меня:
- Пане Олександр, я перепрошую, але чому ви вже декілька раз вживаєте слово "скло". Адже правильно буде "шкло"?
- Я так само перепрошую, а чому - "шкло"?
- Бо "скло" - то від російського "стєкла", а "шкло" - то по-українськи.
- Пане Романе, - не соглашаюсь я - я би не насмілився вчити вас мові, але у людей існує така забавна звичка - у випадку сумнівів звертатися до словників.
Словарь оказался под рукой и еще через минуту Роман недоверчиво рассматривает напечатанное жирным шрифтом слово "скло":
- Незрозуміло, чому так у словнику, то ж загальновідоме слово - "шкло"!
Действительно, так в Львове говорят все, хотя, по моему, литературный украинский язык предполагает именно "скло".
Эпизод второй. На местном телевидении ведущий программу журналист-искусствовед жизнерадостно объявляет:
- Ви знаєте, шановні телеглядачі, я нещодавно дізнався, що перед війною митців у нас називали "мистцями"! То таке гарне слово - мистець! Я вирішив, що від сьогодні буду вживати саме це слово.
Сомнений в том, что с завтрашнего дня вслед за ним так же будут говорить все галичане, а с послезавтра - Донеччина, Харьковщина и Сумщина у мэтра нашей тележурналистики не возникает.
Впрочем, о восточной Украине он, видимо, и не думает. Она для него "омертвіла частина національного тіла" - по образному выражению одного львовского интеллектуала.
Эпизод третий. Отдыхаем в Славянске. Тёща Елена Фёдоровна потчует меня в беседке за столом:
- Саша, ти ж їж огурці! Такі вкусні огурці, а ти не хочеш їсти!
- Елена Фёдоровна - интересуюсь я - а чому ви кажете огурці, а не огірки?
- Тю! - машет рукой теща, - шо за огірки? Огурці - вони і є огурці!
Я пытаюсь подстроиться под более привычную ей лексику:
- Оце ви не зовсім по-українськи балакаєте.
Она останавливается у беседки:
- Тю! Чому це я не по-українськи балакаю? Таке! Мы - украинцы! - и, махнув рукой, уносится в сторону погреба.
Просто так, забавное воспоминание о тёще: приехав на несколько дней погостить в Львов, она в сопровождении меня и дочери осматривает рынок:
- А оці бабки, вони шо продают? - она тычет рукой в аккуратно уложенные на прилавках стебли ревеня.
- Мама, ну это же румбамбар. Ревень! - объясняет ей Валюша.
- А для чого ж він?
- Можно пирог испечь, можно компот сварить...
- Таке! - возмущается тёща, - чи я дурна - с травы компот варить! У меня шо, не из чего компот сварить!
И ещё - штришок: прохожу мимо Оперы и вижу болтающийся на канате огромный воздушный шар, к которому прикреплен красочный транспарант "День українського спортовця". Гм, этимология слова "спортсмен", как известно, не российская, "sportowiec" - чисто польское окончание, при чем здесь мы? Непонятно...
Теоретизировать не хочется - не специалист. Ясно одно - за Збручём, и даже за Днепром живут, хоть и подзабывшие язык, но тоже украинцы, а не оскорбительная "омертвіла тканина". Не поймем - так и оставим на Западе "шкло", на Востоке "стекло", а нормальное литературное "скло" - для лексикона нескольких тысяч киевских интеллигентов. На чем "борьба за возрождение" и завершится.
Приколы нашего городка
Телевизор у нас с Валюшей стоял в спальне. В начале 90-х лежим, досматриваем львовскую программу. Ведущий, немилосердно картавя, вдруг говорит:
- Шановне паньство! Гуляючи вулицями нашого чудового міста, я останнім часом майже не помічаю вагітних жінок. Люди, треба щось робити - нація вимирає!
Валюша мне сразу:
- Хохулин, ты слышал?
- А мы-то тут при чём? - отвечаю, - у нас не та нация.
- Что ты начинаешь - та нация - не та нация! Ясно тебе сказано - треба щось робити!
Пришлось уступить...
В школе
В русской школе дочке Наташе задали сочинение на тему "Что мне нравится и что не нравится в национальных чертах украинцев". Наташа в растерянности, просит помочь. Помочь - значит, написать, имитируя при этом стиль и образ мышления десятиклассницы. Делать мне этого не хочется, но я не отказываюсь.
Сажусь за стол, беру чистый лист бумаги и начинаю писать сочащееся злой иронией сочинение. Упоминаю мудрого белоруса Алеся Адамовича, вполне по деловому предлагаю, чтобы изъяны украинского национального характера анализировались в украинских школах, а в русских школах, несомненно, полезнее было бы исследовать тяжкие хвори российской ментальности - их хватает!
В конце сочинения злобно отзываюсь об умственных способностях работников украинского минобраза, отвечающих за разработку учебных программ, и вручаю дочке готовую работу:
- Что, понесешь это в школу?
Наташа сегодня
Она пробегает глазами написанное.
- А почему нет?
На следующий день я встречаю ее после школы:
- Ну и как?
- Нормально. Четыре.
- А у других какие оценки?
- А других не было - твоё сочинение единственное на весь класс. [К счастью, и сегодня, несмотря на все семейные передряги, Наташа Шеремета так и осталась для меня дочкой, а я для нее соответственно - папой. Cейчас она вполне успешная фотомодель.]
Алкоголик
К спиртному я был неравнодушен всегда. С годами эта "неравнодушность" ставала всё более заметной и превратилась в конце концов, как и следовало ожидать, в заурядный алкоголизм. К середине 90-х годов мне пришлось над этим задуматься. Выбрав время, когда Валюша поехала в отпуск без меня, я решил покончить с этой проблемой и по совету знакомого алкоголика залёг в больницу. Лечебное заведение я выбирал не по профилю, а по близости к творческой мастерской - напротив. Милая женщина-врач, которой я честно изложил мотивы, добросовестно очищала мой организм и лечила увеличенную печень, но от алкоголизма лечить не умела. Тут вернулась Валюша и пришла в ужас:
- Хохулин, да ты с ума сошёл! Как это ты собираешься лечиться от алкоголизма?! Да мне знакомым будет стыдно сказать, и вообще - какой ты алкоголик?! Ну, выпиваешь иногда, так мне это и не мешает, пей себе на здоровье! Ещё чего не хватало - от водки лечиться! Выдумал!
Потом воспротивились дети и я сдался.
Прошёл год. Разумеется, я начал пить ещё больше. Кончилось тем, что я очень испугал огромного соседского мастифа Алана, который рано утром обнаружил моё тело на лестничной клетке между вторым и третьим этажом. Милосердные соседи за руки и ноги отнесли тело к месту постоянного пребывания.
Это было уже слишком. Я разозлился. Боже мой, у людей есть страшные, неизлечимые болезни, они страдают, потому что врачи не в состоянии им помочь, а тут проблемы из-за какой-то несчастной водки?! Соседи меня носить будут?! Нет, эти проблемы мы в состоянии решить.
По моей просьбе уже не спорящая Валюша через подружку узнала координаты нарколога и торжественно сопроводила меня на улицу Галана в наркологию. Ныне эта улица называется Б.Лепкого, а вообще-то она известна тем, что в своё время именно на ней родился Станислав Лем. По аналогии: вам сколько сахара положить? В гостях я обычно прошу четыре ложки, дома кладу две, а вообще-то люблю три.
Ирина Николаевна, симпатичная женщина-нарколог, выслушав меня, предложила три варианта: лечиться таблетками, запустить в мои вены лекарство "Торпедо" (по-простому - "торпедироваться"), или зашить подобное лекарство под лопатку, а может и не под лопатку - куда пониже ("подшиться"). На мои просьбы объяснить мне попроще биохимию процесса лечения она не реагировала и смотрела при этом так, как, видимо, и должен смотреть врач-нарколог на умничающего алкаша.
Лечение таблетками я отбросил сразу: ими регулярно лечилась Валюшина подружка Оля. Это было слишком удобно - хочешь лечиться - пьёшь таблетки, а если хочешь пить, то отменяешь таблетки и пьёшь водку. Таким образом можно полмесяца лечиться, а вторые две недели пить. Вариант отпадал.
О двух других я попросил поподробнее. Выяснилось, что самый дорогой вариант - подшивка, потому что надо будет дополнительно платить хирургу. Попутно я узнал, что можно выбрать и дозу, т.е. срок действия замечательного препарата - год, два или три. Я пообещал подумать до завтра, мы ушли и я направил свои стопы к старому другу Юре Курьяновичу, которого знал ещё с партийных времён, убеждённому алкоголику,* в описываемое время - журналисту одной из львовских газет.
Юрий Арсеньевич встретил меня радостно, выслушал мои сомнения, задумался:
- Понимаешь, старик, подшиваться вдвойне дорого: сначала надо заплатить хирургу, чтобы вшил, а через месяц - чтобы разрезал - пить-то хочется! Я тебе не советую. А если торпедироваться на год, то я тебе так скажу: что такое год?
В этот момент он напомнил мне прежнего Курьяновича - заведующего отделом пропаганды и агитации Червоноармейского райкома Компартии Украины, выступающего с трибуны.
- Что такое год? - повторил Юра, - Объясняю: год - это шесть месяцев, после которых начнёшь считать дни! А их будет всего сто восемьдесят два! Оптимальный вариант!
Выслушав совет друга, я отправился в поход по книжным магазинам и таки нашёл, что искал - учебник по наркологии. Учебник оказался хорошим - теперь я могу читать лекции по лечению алкоголизма.
Вооружённый советами и знаниями, на следующий день я вновь предстал пред светлы очи Ирины Николаевны:
- Я подумал. Мне подходит "Торпедо" на три года.
- Вы подумали хорошо? - осведомилась Ирина Николаевна. - А то, вы знаете, за моей спиной - она мягко улыбнулась - целое кладбище мужчин, которые подумали недостаточно хорошо.
Я заверил её, что, несмотря на общую алкогольную интоксикацию организма, серьёзных изменений в процессах мышления пока никто не замечал.
Она пожала плечами и сказала, что лечение начнём сегодня же. После чего в течение десяти дней усердно шпиговала меня неимоверным количеством разнообразных инъекций, причём некоторых - конскими дозами. На десятый день меня торпедировали:
- Как себя чувствуете? - испытующе всматривалась в мои глаза Ирина Николаевна, вводя в вену тёмно-вишнёвую жидкость.
- Отлично, доктор!
Помогающая медсестра махнула рукой:
- Я вже його за десять днів знаю - він взагалі нічого не відчуває і ні на що не реагує.
Не знаю уж, на что я не реагировал. А, в общем, реакция у меня была нормальная - на ближайшее время проблему мы сняли!
Для интересующихся темой могу добавить, что бывших алкоголиков, так же, как и бывших наркоманов не существует. Есть только алкоголики пьющие и непьющие - в стадии ремиссии. Я - алкоголик непьющий. Болезнь свою не скрываю, мне это не мешает, тем более, что у меня и других болячек хватает. (Спустя лет шесть или семь после этих событий я вновь проведал Ирину Николаевну. Она меня не узнала, что и неудивительно - в жизни нарколога больше алкоголиков, чем наоборот. Напомнил о себе, проинформировал, что с алкоголем всё, тьфу-тьфу, в порядке, и спросил, не умеет ли она так же классно лечить от табакокурения. Она честно призналась, что нет. А жаль.)
"Марципан" и соплеменники
Эпизод ещё до антиалкогольного лечения. Кафе "Марципан" на улице Генерала Чупрынки. Лет десять или пятнадцать назад его в народе называли почему-то "Катрусин кинозал". В это кафе я хожу уже много лет, за редкими исключениями - каждый день. Мне нравится его хозяйка пани Галя. Интерьер заведения мало изменился с советских времён, однако здесь почти всегда людно. Сюда иногда захаживают на чашечку кофе и рюмку коньяка известные во Львове люди - профессор Валентин Мороз, сын Генерала Чупрынки Юрий Шухевич, однажды увидел там нашего депутата Андрия Шкиля - почему-то захотелось перекреститься.
Я, а ещё Иван с Михайлом и две дамы - Дария Ивановна, она же Дара, и Оксана сидим за столиком. Сидим уже часа полтора, прилично разгорячённые, и разговор идет весьма оживлённый, как часто в таких случаях - ни о чём. Иван требует внимания и весело объявляет:
- Слухайте, оскільки серед нас немає тих, що "штокають", я вам розповім дуже смішну історію!
Его с двух сторон тут же пытаются остановить:
- Іван, а Олександр!?
Он отмахивается:
- Що Олександр... - потом с недоумением поворачивается ко мне:
- А Олександр тут при чому?
Все начинают смеяться, недоумение на лице Ивана трансформируется в неподдельный испуг:
- Олекса, ти що, дійсно...?
Смех переходит в хохот. Я наклоняюсь к Ивану:
- Іван, ти направду не знав, що я москаль?
Он секунду молчит и потом решительно объявляет:
- Я той випадок іншим разом розповім!
Компания начинает стонать от восторга, я упрашиваю:
- Та вже розповідай, якщо почав, чи я їх мало чув у своєму житті - історій про москалів!
В конце концов, Иван уступает и рассказывает свою историю. Она была действительно смешной, но всё-таки больше смеялись над тем, как рассказчик опростоволосился с моей национальностью.
Вообще, в "Марципане" я иногда сажусь за столик, а иной раз просто стою у стойки, перекидываясь местными новостями с пани Галей. Когда в кафе происходит что-нибудь забавное, Галя взрывается заразительным смехом. Мне известна маленькая тайна - если обстановка не позволяет смеяться громко - Галина Мыколаивна, приседая, прячется под прилавок и давится от смеха там, через минуту выныривая перед посетителями уже с серьёзным лицом - только губы подрагивают.
Если что-нибудь из ряда вон выходящее позволяют себе русскоязычные гости, что бывает не так уж редко, я флегматично пожимаю плечами и с пониманием объясняю:
- Співплемінники!
Не знаю, плакать надо или смеяться, когда прилично одетая русская женщина заказывает сто пятьдесят "Первака", полстакана минералки и выпивает это залпом, не отходя от стойки? Я не плачу и не смеюсь, я её понимаю - мы же родственные души. Только выразительно округляю глаза, и пани Галя от этого моего понимающего взгляда тихо опускается за стойку.
В другой раз слышим ещё из-за входной двери сочный бас, азартно озвучивающий немыслимые вербальные фиоритуры. Дверь распахивается и к стойке подходит компания на вид вполне представительных русских мужчин. Обладатель баса громко и смачно завершает фразу:
- ...да пошёл он на х.., п...юк этакий!, - после чего поворачивается к хозяйке и наклоняет голову в галантном полупоклоне:
- Добрий вечір, шановна господиня!
Потому что вежливый очень. Фигура Галины просто обваливается под прилавок, я пожимаю плечами:
- Співплемінники!
М.
Когда я понял, что мне окончательно не удалось прожить с Валюшей много лучезарных лет и умереть в один день, держась за руки при безутешном плаче убитых горем домочадцев, я прекратил её мучать и начал тревожно оглядываться вокруг себя, потому что без женщин мне как-то неуютно. Знакомый наивный доброхот притащил мне местную прессу с брачными объявлениями. Было грустно читать свидетельства последних надежд одиноких людей, расположенные по соседству с жизнерадостной рекламой проституток, обещающей "заможним панам" исполнение "найпотаємніших фантазій".
Я прикинул, как могло бы выглядеть мое обьявление - получилось забавно:
Мужчина, русский, ровно пятьдесят,
Сто восемьдесят, мало верю в Бога,
Курю и пью, и иногда помногу,
И матерюсь - уж если разозлят.
Жилплощадью, увы, не обеспечен,
А материально - лучше промолчу.
Седой, худой, хотя не узкоплечий,
И по ночам храплю или кричу.
Поверьте, на письмо я дам ответ,
Пишу я гладко, с этим все в порядке,
Ну, неужели в мире бабы нет,
Чтоб мне простила эти недостатки?
Перечитал на днях. Нет, это я 10 лет назад был худой. Теперь уже не очень, увы
Конечно, никуда я его не посылал, оно все как-то проще решилось.
Не буду описывать ни время, ни место. В общем, мы были уже знакомы. М. сидела напротив меня, курила и слушала. Меня несло. Я болтал, сверкая остроумием и иронией. Потом между делом сообщил, что пребываю в поисках женщины. Собеседница по ряду причин в число возможных "кандидаток" не входила, но она оживилась после моих слов и вдруг спросила:
- Скажите, а зачем вам женщина?
Я задумался:
-Вы понимаете, может это покажется странным, но у меня нет друга. Мне очень нужен друг, настоящий, с которым можно и поговорить, и даже поплакать в жилетку при крайней необходимости. Должен же быть у человека хотя бы один друг! Но с одним условием - он должен ходить в юбке.
- А я бы вам не подошла? - неожиданно спросила М.
Я посмотрел на неё. Она была значительно моложе меня, красива, коротко стрижена и одета может и не дорого, но несомненно стильно. Однозначно умна и - я это знал - в буквальном смысле слова в три раза образованнее меня. Я признался честно:
- Нет, вы мне не подходите. Ни по возрасту, ни по карману.
М. усмехнулась:
- Так я себя в друзья предлагаю, а не в любовницы на содержание.
И мы подружились и дружим уже довольно много лет. Если не рассоримся из-за этой книжки. В самом начале моей работы над ней мне было поставлено жёсткое условие - не упоминать!
- Васильевич! - так она меня называет, [В последние годы меня многие так называют.] - пойми, пожалуйста - ты есть частью моей личной жизни, а я, в отличие от тебя, не люблю никого посвящать в моё личное. Не люблю. Потому что это - личное. Моё. И я тебя настоятельно прошу - не упоминай!
А как же, чёрт возьми, не упоминать, если все последние годы мы видимся каждый день, если это твоя любимая женщина, самый твой близкий друг, без которого никуда? Как?
Но я был вынужден пойти на копромисс с ней, то есть сдаться. Чтож, не буду упоминать. Но знай, читатель, всё, что происходило со мной за последние семь лет, происходило при этой женщине, с ней делился я каждый вечер прожитым днём, с ней советовался и плакался в жилетку при крайней необходимости. Впрочем, последним, надеюсь, не злоупотреблял.
О арбузах и хрящиках
На улице случайно встретился с Тарасом К. - когда-то мы вместе работали в художественном комбинате. Разговорились. Тарас - добротный художник. Стоим, болтаем, перемываем косточки властям. В какой-то момент беседы Тарас говорит:
- Ти знаєш, Саша, я вже десять років передплачую "За вільну Україну", нещодавно вичитав там одну статтю...
Я начинаю улыбаться, Тарас замолкает, глядя на меня вопросительно. Я подыскиваю слова:
- Розумієш, Тарасе, то дуже добре, що ти мені сказав про цю газету. Якщо людина є протягом десяти років передплатником народного часопису - це багато що про неї говорить... Навіть цікаво то було почути від тебе...
Лицо К. вытягивается:
- Олександр, мені трохи обідно, що ти так говориш. А ти, напевно, читаєш "Комсомольскую правду в Украине" - ну, признайся?
- Та ні, часами купляю "Дзеркало". Спробуй - може, сподобається.
Он отрицательно качает головой:
- Я знаю "Дзеркало" - то є видання жидо-мафіозних структур, я того читати не буду!
У каждого свой вкус, кто любит арбуз, а кто - свиной хрящик.
По принципам христианской морали
В 90-е годы ко мне обратился художник Орест Т.[Орест и сейчас заходит ко мне. В один из приходов я прочитал ему этот кусок рукописи и спросил разрешения на упоминание фамилии. Он подумал и сказал: нехай буде Орест Т. Нехай так нехай. Кстати, подобные собеседования имели место и с многими другими людьми, спрятанными за инициалами.] , с которым до этого мы были шапочно знакомы. Орест тогда придумал красивые светильники и попросил помочь по металлической части. Я согласился и мы начали подрабатывать вдвоём. Т. делал основную работу, я был занят подгонкой мелких деталей. Работал Орест - любо-дорого смотреть, руки у него были (и есть) золотые. Впрочем, времена были не лучшие, спроса на наши изделия особого не было и сбывать Оресту их было трудно. Получив деньги, Т. рассчитывался со мной с педантичной точностью, отсчитывая положенное до копейки. В нечастые перекуры (мои - Орест не курил) говорили "о жизни". О каких бы коллизиях не заходила речь, у него на всё был один рецепт:
- Олександр! Треба жити по принципам християнської моралі!
Возражать против этого вроде было и нечего, хотя это было как раз то время, когда вокруг начинали красть или подворовывать почти все.
Как-то раз, получив деньги за очередную работу, мы зашли на сто граммов. Посидели в одной кавярне, перешли в другую, а потом заглянули и в третью. Пил Орест мало и всё норовил рассчитаться сам, объясняя это своей большей долей в гонораре.
В какой-то момент мы заспорили и я желчно заметил:
- Орест, ось ти завжди говориш - "по принципам християнськой моралі треба жити, по принципам!.." А як жити по принципам, якщо саме життя примушує майже півсотні мілліонів людей бути якщо не злодіями, то злодюжками, або, принаймні, злодійкуватими?
Т. насупился и замолчал. Мы заговорили о чём-то другом, но мысль о принципах, видно, сидела в нём надёжно. Минут через двадцать он перебил какую-то мою развесистую тираду:
- Я тобі, Олександр, поясню зараз, в чому полягають мої принципи християнської моралі. Ти мене знаєш - якщо ми з тобою домовились на зустріч о 9-ій годині, то хоч би в мене температура сорок була - я на ту зустріч рачки приповзу! А якщо я якісь гроші одержу - і в півдванадцятої ночі тобі зустріч можу призначити, бо в мене є твої гроші, і я не хочу, щоб вони в мене навіть переночували! А взагалі - треба бути порядною людиною - от тобі і всі мої принципи християнської моралі!
- Орест - отвечаю я ему - та в тебе класні принципи і мені вони дуже підходять!
На том и сошлись.
Приблизительно в те же времена общие знакомые рассказывали мне, что ещё до нашей совместной работы Т. решил заняться бизнесом: раздобыл кое-какое оборудование и попытался выпускать художественные изделия. Бизнес у него не пошёл. Оно и понятно - принципы у человека есть и - не те!
Рогуль
В 2001-ом Львов торжественно отмечал десятилетие независимой Украины. Погода в этот день была праздничной и ближе к вечеру мы вместе с... и её дочкой-студенткой вышли погулять на наш центральный проспект.
Народ от души праздновал, вокруг мелькали смеющиеся лица и нас тут же захватило это всеобщее ощущение хорошего настроения. Я обратил внимание на то, что многие молодые люди разгуливают с разнообразными весёлыми рогами на головах. Среди них попадались и сине-жёлтые.
Боже мой, наконец-то! Наконец-то мы начинаем учиться смеяться и над собой - несомненный признак духовного оздоровления. Протиснувшись к ближайшему лотку, я немедленно сделал два ценных приобретения: моя юная спутница получила изящные серебряные рожки, а уж для себя я выбрал роскошные лосиные сине-жёлтые рога из поролона и тут же водрузил их на свои седины. Успех был ошеломляющий.
Мы прошли до университета и послушали концерт Русланы в компании нескольких тысяч студентов, потом ещё погуляли по центру и направились в сторону дома.
В скверике, что напротив Прокуратуры, присели за столик летнего кафе съесть по мороженому и выпить по стакану сока. На улице уже давно стемнело, праздник подходил к концу и здесь, всего в нескольких сотнях метров от проспекта было уже тихо и немноголюдно.
Внезапно неподалеку от нас показалась экзотическая дама. В её руках были две авоськи, куда она складывала собранные на газонах пустые бутылки, из всклокоченной прически что-то торчало, а под глазом красовался небольшой и аккуратный, но издалека заметный синяк. Дама слегка пошатывалась. Наверное, по поводу годовщины независимости.
Завидя мои замечательные рога, она остолбенела. Потом её как-то пополам согнуло и женщина начала смеяться. Тыча в меня пальцем, она восторженно вопила:
- Рогуль! Рогуль! В рогах! Ха-ха-ха! Рогуль
Смех её был неудержим. Она стонала, всхлипывала, вытирала счастливые слёзы и тщетно пыталась привлечь ко мне внимание немногочисленных людей за столиками:
- Нет, ну вы только посмотрите! Умора! Рогуль в рогах! Ха-ха-ха! Я сейчас умру!
Народ вёл себя индифферентно, а мы тоже начали смеяться - уж больно она была хороша в своём восторге.
Дама ухватила свои авоськи и удалилась. Смех её доносился еще с Пекарской.
На следующий день Славик взял в руки фотоаппарат и запечатлел меня навеки. В рогах.
Памятники
С точки зрения не политика, а хотя бы минимально культурного человека, памятник Ленину во Львове и памятник Степану Бандере в его родном селе (в своё время он был взорван неустановленными личностями) были уничтожены одним и тем же типом граждан - плебеями.
Политики в таких случаях фальшиво ссылаются на волю народа, которая для них священна.
Накануне снятия памятника Ленину, часов около 11 вечера мы с Дарией Ивановной и ещё несколькими знакомыми подошли поглазеть на зрелище. Посмотреть было на что.
Перед Оперным театром, в окружении нескольких сот беснующихся мужиков, стоял памятник "вождю мирового пролетариата", тот самый - меркуровский, поставленный советской властью руками Евгена Дзындры и старых городских мастеров. Фигура была вымазана краской и облеплена самодельными плакатами. На постаменте виднелись многочисленные потёки от демонстративно мочившихся на него мужчин.
Я показал Даре на одного из них, лет сорока. Его моча, видимо, иссякла. Он стоял метрах в пятнадцати от монумента и старательно двигал челюстями, накапливая во рту слюну. Потом разбежался, с разбегу харкнул на памятник и на мгновение остановился, победно оглядывая толпу. Отошёл назад и опять молча начал жевать. Потом всё повторилось.
Я повернулся к Даре:
- І ти хочеш сказати, що це і є громадяни нашого міста?
Она пожала плечами:
- А все одно його треба зняти!
Я пожал плечами.
Конечно, теперь у нас много новых памятников. Неподалеку от Общества русской культуры воздвигнут памятник Обществу "Просвіта"- чем-то напоминающий "Анну Иоанновну с арапчонком", только на фоне замечательной колонны. Возле областного управления внутренних дел стоит величественный монумент, представляющий наших милиционеров в образе знаменитого христианского святого, олицетворяющего Добро. Если на аналогичный памятник себе скинутся работники СБУ, в ход, видимо, пойдёт образ Исуса Христа.
Ещё есть бронзовое свидетельство галицких комплексов - конный памятник Королю Даниле, отличающийся позолотой, тонким вкусом, изысканной пластикой и продуманным архитектурным решением.
Однако, наиболее приметным памятником, несомненно, является фигура Вячеслава Чорновола напротив облдержадминистрации. Вячеслав Максимович воплощён в редкостном жанре монументальной скульптурной сатиры.
Главный памятник сегодняшнего Львова - Тарас Григорьевич Шевченко - вполне достойный. А памятник напротив городского управления милиции - мужская фигура, прорывающая тюремную решётку - просто замечательный. Я никогда не подходил к нему близко и даже не знаю, кому он поставлен, скорее всего, жертвам коммунистического режима. По большому счёту - какая разница?
(Насколько мне известно, в здании "на Лонцкого" мордовали людей при поляках, при немцах и при коммунистах. Буквально несколько лет тому назад уже при независимой Украине там забили насмерть арестованного по ошибке человека. Именно в этом смысле - какая разница?)
Образ Человека, рвущегося к Свободе через тюремные решётки. Сильный образ.
На Привокзальной площади огородили целый сквер - там будет монумент, посвяшённый Степану Бандере. Бандере так Бандере, лишь бы не переборщили и не воздвигнули очередную "застывшую музыку Поплавского" [Недавно я случайно ознакомился с проектной идеей памятника. Ну, что ж, площадь у главного городского вокзала будет украшена монументом, о котором туристы несомненно будут рассказывать дома. Это будет достопримечательность нашего города. Был бы жив Вучетич - позавидовал бы. ] .
Русские общества
С юности у меня осталась привычка пописывать стишки. Сочинял я их изредка для забавы, никогда не расценивал, как что-то серьёзное и, к чести своей - никогда не совершал попыток опубликовать. Впрочем, несколько лет назад я отобрал два десятка своих опусов, занес их в ближайший компьютерный центр и через два часа получил полсотни экземпляров брошюрки карманного формата. Две дюжины раздал знакомым в качестве сувениров - остальные пылятся на полке.
Один из приятелей, бывающий в Обществе русской культуры68 во Львове, как-то встретил меня в городе:
- Видишь ли, я вчера читал твои стихи в Обществе - класс! Приняли на ура! Я тебя приглашаю - приходи, выступишь, стихи почитаешь.
- Понимаешь, старина - отвечаю ему - я вообще-то чураюсь национально ориентированных сообществ людей - не имеет значения, о какой национальности идет речь. Да и потом - там ведь собираются люди, которым здесь, во Львове, не хватает общения, что ли. В общем, им плохо без этого общества. А мне - хорошо.
Приятель горячился, пытался мне что-то объяснить, но я не поддавался:
- Я когда-то увидел в киоске газету вашего общества - так там на первой полосе был изображен двуглавый орел с тризубом на груди! Имеются проблемы с чувством юмора, мне - не подходит.
Не знаю, может, эти общества и нужны - мне самому они не мешают. С другой стороны посмотреть - с русской культурой у нас в общем и целом - всё в относительном порядке ("относительном" - ключевое слово фразы). По телевизору - вполне хватает русских программ и сериалов ( их качество и ассортимент полностью соответствуют запросам большинства населения), на прилавках - россыпи русской литературы, правда, аналогичного качества и ассортимента, в магазинах, трамваях и маршрутках можно услышать сколько угодно русской речи.
У нас проблемы с украинской культурой, а мы ведь живём здесь и это не чужая для нас культура. Наша страна разделена на Восток и Запад, которые плохо понимают друг друга - во всех смыслах. Почти нет украинских книг, практически умер и, видимо, не скоро возродится кинематограф, и еще много чего нет. Хуже того, мы совершаем трагикомические попытки снимать киноленты за стоимость чуть ли не половины годового бюджета Минкульта, которые якобы должны потрясти мир, и питаем страсть к возведению новоделов - "национальных святынь". Нам бы эти проблемы решить. А русская культура? Я думаю, - она себя в обиду не даст.
Языки
Еду в маршрутке. Двое молодых людей - он и она - о чем-то негромко беседуют между собой. Говорят по-русски. Кто-то через него передает деньги. Он протягивает их водителю:
- Візьміть за два.
Через несколько минут им надо выходить, теперь уже девушка обращается к шоферу:
- На повороті зупиніть, будь ласка.
Общепринятая практика. В магазинах, трамваях, маршрутках русскоязычные в Львове, как правило, пользуются украинским языком. Это отнюдь не означает, что, изъясняясь по-русски, вы наткнётесь на враждебность. Русский язык слышен достаточно часто. Общение по-украински в общественных местах является для русских просто проявлением интеллигентности, воспитанности, если угодно.
Исключение составляют очень пожилые люди, не удосужившиеся за всю жизнь выучить украинский, и определенная категория русского населения, которая язык знает, но "принципиально" не желает им пользоваться, - в подавляющем большинстве случаев уровень принципиальности резко отличается от уровня интеллекта, кроме того, они часто страдают завышенной самооценкой.
По моим прикидкам, общее количество таких не превышает процентов 15. Раньше было больше. Раньше было вообще не так.
В начале 90-х трудно было попасть в русскоязычную компанию, где бы ни нашелся хотя бы один подвыпивший участник, громогласно рассуждающий о противных украинцах. Попадались и трезвые.
Вспоминаю из тех времен день рождения Валюшиной приятельницы. Собрались, в основном, люди, должности и образование которых предполагали наличие хотя бы минимальной интеллигентности. Средних лет женщина, кандидат наук, азартно размахивая вилкой, запальчиво восклицала:
- Мало мы их стреляли, мало! Сталина на них нет!
- Слушай, тебе действительно всё ещё мало? - осведомился я.
- Мало! - отрубила она.
Объективности ради могу заметить, что в те же годы я регулярно бывал и в украинских компаниях, где костерили "клятих москалів", на чем свет стоит, но об этом поподробнее пусть пишут этнические украинцы. Это их проблемы.
И еще грустное наблюдение: молодые галичане уже не знают русского языка. То есть российскую попсу они еще понимают и вполне свободно используют четыре знаменитых слова, составляющих основу "великого" русского мата, но это и все. Говорить не могут. Мечты сбываются.
Полковник Жора
Сегодня у нас разгрузочный день и мы с гальваником Васылем Андрийовичем пьём сдержанно - по пятьдесят, закусывая любимыми им цитрусовыми и запивая кавой. Кафе-бар "Юлия" на развилке возле Политеха - уже третья точка. Мы сидим за столиком вдвоём, неторопливо беседуем.
Широкоплечий мужчина средних лет, держа в руках полстакана водки и кофе, оглянув столики, направляется к нашему:
- Хлопці, біля вас можна?
- Сідайте, прошу пана - приглашаем мы его.
Он садится, приподнимает свой стакан:
- Ваше здоров'я, хлопці!
Мы вежливо отхлебываем вслед за ним и продолжаем свою беседу. Мужчине явно хочется поговорить:
- Слухайте, мужики, хочу вас про щось запитати...
Мы разворачиваемся к нему. Кажется, он прилично нетрезв.
- А хочу я вас спитати - як ви відноситесь до України?
- Нормально відносимось - в один голос отвечаем мы с Васылем.
- А я за Україну, - воинственно сообщает собеседник - кому завгодно можу морду розбити!
- Маю надію, безпосередньо зараз у вас нема потреби розвалити писок кому-небудь з присутніх? - на всякий случай осторожно осведомляюсь я.
Он смеётся:
- Вам - ні. А якщо ворог України - можу і розбити! Тому, що я - патріот!
Опять приглашающим жестом поднимает стакан, отпивает:
- Давайте познайомимось, мужики. Мене звати Георгієм Івановичем.69 А вас?
Мы называем свои имена. Георгий Иванович смотрит на нас со значением и весомо добавляет:
- Між іншим, полковник Збройних Сил України!
Увидев в моих глазах легкое недоверие, он лезет в нагрудный карман, предъявляет нам документ и настойчиво предлагает с ним ознакомиться. Я беру в руки книжечку - действительно полковник.Георгий Иванович уходит к стойке и возвращается с тремя стаканами, более чем наполовину наполненными прозрачной плескающейся жидкостью. Мы протестуем, он машет рукой:
- Давайте за знайомство!
Чокаемся, он выпивает свою водку залпом и опять начинает горячо объяснять, что он - патриот Украины. Я позволяю себе пошутить:
- Прошу пана, для патріота ви собі обрали не зовсім підходяще ім'я - Георгій. Взагалі-то, вам би бути Юрієм, а ще краще - Богданом, Степаном чи Романом. А то патріот України - Жора! Якось не звучить...
Полковник смотрит на меня мутным взглядом:
- Яка різниця! Я Академію Генштабу кінчав! А вони...- он ударил кулаком по столу. Потом наклонился к нам и начал говорить - как в горячке:
- Я дві Академії закінчив - одну нашу - інженерних військ, а другу - Академію Генштабу! Таких фахівців, як я - може з п'ятнадцять на цілий колишній Союз нарахувати можна. Я можу збудувати міст, а можу його підірвати - ювелірно! Та що міст - я можу хмарочос так підірвати, що поруч всі кіоски залишаться цілі і непошкоджені! І ще можу... - он с сомнением посмотрел на нас пьяными глазами и махнул рукой. - Та нас по пальцях можна порахувати! Розумієте? Я одержав після Академії направлення в Калінінград командиром...- он опять посмотрел на нас и еще раз дёрнул рукой - а тут Україна незалежна! Я - рапорт: так і так, прошу мене перевести для подальшої служби... Розумієте? Я ж патріот - я хочу Україні служити! А там... Коротше, відмовився від всього, приїхав до Києва, подав рапорт, мені кажуть - все дуже добре, розуміємо ваші почуття, чекайте на наказ з призначенням. Я - сюди, а мене через три місяці - у запас! Виходить - непотрібний...
Он опять стукнул кулаком по столу, вскочил и решительным шагом направился к стойке. Потом зачем-то повернул назад и, не дойдя до нашего столика нескольких метров, поскользулся за гладком полу, упал. Мы с Васылем подскочили к нему, помогли подняться. Я негромко спросил:
- Полковник, може би вам краще зараз додому?
Он бешено глянул на меня и освободился от наших рук. Потом вздёрнул голову, расправил плечи и деревянной нешатающейся походкой вышел из бара.
Видимо, он живет где-то неподалёку. За последние годы я не раз встречал его на улице. В гражданской одежде, но всегда по военному подтянутый, аккуратный и безупречно трезвый он проходит мимо меня. Мы не здороваемся.
Гриша
Когда-то, лет десять назад, известного политика независимой Украины, ныне уже покойного, спросили об антисемитизме. Он уверенно ответил, что такового у нас не имеется. (Почти как знаменитое "В Советском Союзе секса нет!") Потом подумал, засмеялся и добавил: "Ну, хіба що на побутовому рівні..." Конечно, в его личной непредвзятости никто не сомневается, однако.... Мы ведь люди простые, не политики, вся наша жизнь, от рождения и до смерти - "побутовий рівень".
Приблизительно в те же годы мой старый приятель ещё по облкниготоргу Гриша Мовергуз отважился пойти к другому известному нашему политику и поэту, чтобы объяснить ему, что антисемитизм унижает украинцев. Поэт снисходительно начал толковать о том же пресловутом бытовом уровне, с которым и поделать-то ничего нельзя.
Пять лет тому назад Гриша выехал в Германию по еврейской программе. Каждый год он приезжает в Львов проведать своих стариков и обязательно приходит ко мне - пообщаться. В этот раз мы говорили о евреях Львова.
Гриша горячился:
- Саша, я тебе напомню, что до 1939 года половина львовян были поляками, чуть больше пятнадцати процентов - украинцами, а третья часть - евреями. К началу 41-го года эта треть превратилась в половину - евреи бежали из Польши от Гитлера к Сталину! Это же полторы или две сотни тысяч людей, из которых к 44-му году осталось несколько сот. Боже мой, и куда же делась такая пропасть народу? Их убили. Сегодня ничто в городе не напоминает об этой трагедии. Мы ходим по улицам, по которым когда-то ходили они и уверяем себя, что так оно и было всегда. Так я тебе скажу, что не было. А мы об этом стараемся забыть и не вспоминать.
- Ну почему же? - памятник погибшим евреям всё-таки стоит.
- Да, действительно, советская власть поставила памятник у бывшего въезда в бывшее гетто. Он и сейчас стоит - "про людські очі". Спроси у нынешней львовской молодёжи - кому и почему поставлен этот памятник - и услышишь весьма невразумительные ответы. Или спроси у них, многие ли знают, что главный городской рынок стоит на старом еврейском кладбище, где хоронили людей несколько сот лет подряд? Найдешь ли на этом рынке хоть жестяную табличку с извинениями за базарную толчею на чужих костях?
_________________ Я Родину свою люблю, а государство ненавижу!
А. Розенбаум
Последний раз редактировалось Мефистофель Пн дек 10, 2007 5:08 pm, всего редактировалось 4 раз(а).
|