РАБОТА И ОТДЫХ
Прислушайтесь: «Работа и отдых»
«Как советский человек работает и как отдыхает?»
«Всё ли есть у трудящихся для работы и отдыха?»
«Мне вообще, дадут отдохнуть после работы или нет?!»
В принципе, ничего нового, специфически советского в таком двухчастном делении жизни на «работу» и «отдых» нет. Индустриальная эпоха сделала две вещи: угробила натуральное хозяйство и, как следствие, разделила сферу труда и сферу быта. Теперь каждый или почти каждый из нас вынужден проживать две и более отдельных жизни, последствия это всё имеет огромные, например, бьёт по семье и на демографию это обстоятельство влияет куда более сильно, чем пресловутый гедонизм. Если раньше воспитание и социализация детей происходили в ходе их совместного с родителями труда на благо семьи, то теперь это совершенно отдельные и во многом не контролирумые старшими процессы.
СССРовский опыт здесь выделяется только в одном: советский гражданин есть, прежде всего, трудящийся (подобно тому, как западный, прежде всего, налогоплательщик).
Как следствие, не только трудовая, экономическая активность, но и вся (или почти вся) социальная жизнь человека стала протекать в рамках трудового коллектива:
Летний детский лагерь? – При заводе.
Выйти на дежурство в составе «народной дружины»? – От цеха.
Обсудить поведение «пьяницы и дебошира»? – На товарищеском суде в фабричном актовом зале.
Стенгазету нарисовать? – По поручению бригады.
Санаторий? – Наш, отраслевой!
Купить дефицитные продукты или товары? – От профкома.
Работа и отдых. Где-то между ними затерялось всё остальное.
Казалось бы, (в теории, оторванной от жизни) «алкаша» пристыдить лучше, собравшись подъездом, «ДНД» организовать во дворе, стенгазету выпустить для соседей, да и учреждения пионерлагеря нет особой нужды создавать при отраслевых министерствах и промышленных предприятиях.
Но фактически советский период стал временем, в котором община исчезла окончательно. Тому, на мой взгляд, есть две группы причин:
1. Нежелание власти: тут и идеологические установки «государства трудящихся» и прагматические соображения, ибо любую активность легче канализировать под началом руководителей, являющихся государственными служащими.
2. Неготовность общества:
1) В России никогда не было единого «третьего сословия». Соответственно и невозможна западная территориальная «коммуна», объединяющая людей разных социальных слоёв (исторически – в противостоянии феодалу). Призывающие обратиться к опыту крестьянской общины, всегда забывают, что она была именно крестьянской, т.е. моносословной. Русский человек зачастую предпочитает общаться с людьми близкими ему по образу жизни, профессиональной принадлежности, социальному статусу, уровню дохода. Т.е. скорее с «членом трудового коллектива», чем с соседом. Это отрезает его от тех выгод, которые сулит взаимодействие с представителями других социальных групп, обладающими ресурсами и возможностями превосходящими его собственные или дополняющие их. Но ведь речь идёт о взаимо-действии, а мы за проходной не действуем, мы отдыхаем. К тому же, нет нужды мириться с неравенством, возникающим в ходе такого взаимодействия. Так причудливо сплелись наследие сословного общества и новации социалистического строя.
2) Предположим, что власть, скажем в 60-е годы, озаботилась бы задачей воссоздания (или создания) территориальной «коммунити». И что? Тихомиров писал: «У нас никто не живёт в доме своего деда, потому, что ещё при жизни деда этот дом три раза сгорел». А много ли у нас к тому времени было тех, кто жил пусть не в доме деда, но в том же населённом пункте, на той же улице, что и его дед? А оба деда?
Община не создаётся в одночасье, это процесс долгий. Грубо говоря, для этого нужно хотя бы три поколения живущих бок о бок нескольких (минимум) семей:
Первое, «деды». Почтенные старики, для которых всегда отрыты двери магистрата, которым козыряют околоточные, с которыми раскланиваются торговцы. Второе, «отцы». Те самые чиновники магистрата, околоточные, торговцы, ремесленники и т.д. Уважают «дедов», держатся вместе, охотно роднятся, протежируют местным, не любят чужих. Третье, «дети». Молодежь и подростки. Наиболее крепкие составляют негласную «гражданскую гвардию», способную объяснить любому чужаку (если очень нужно, то и «своему») почему и насколько сильно он не нравиться «коммуне». «Научают» их поступать таким образом «деды» (почтенные граждане, столпы общества, вне подозрений). Дело «отцов» закрывать глаза, или, в крайнем случае, прикрыть «шалости» молодёжи. Например, протокол составить: «Труп, найденный в овраге, принадлежал бродяге. Многочисленные повреждения, получены им в результате падения с обрыва, в состоянии глубокого опьянения».
Наша ситуация и близко не позволяет надеяться на создание в реальном времени общинных структур в вышеупомянутом смысле. Именно из-за отсутствия десятилетиями живущих рядом и взаимодействующих друг с другом родов. Русский человек последние 150 лет – это трудовой мигрант. Промышленный рост второй половины XIX века, столыпинское заселение Сибири, потом гражданская война, коллективизация, новый исход в города, Великая Отечественная, беженцы, эвакуация промышленных предприятий вместе с персоналом на Урал, освоение целины, ударные стройки, заселение и индустриализация национальных окраин, принудительное распределение специалистов… Список можно продолжать.
Возвращаясь к теме: двухчастное деление жизни на «работу» и «отдых» в период мобилизации национальных сил означало, что государство-работодатель вправе требовать от гражданина-работника полной отдачи, но взамен обязуется предоставить возможности для хотя бы частичного восстановления сил. Во времена поспокойнее картина менялась на прямо противоположную: всё, что не работа – всё отдых. Ни семья, ни общество, ни государство не в праве требовать от индивида, вышедшего за проходную, никакой созидательной активности, она остаётся целиком его усмотрение, её отсутствие ни при каких обстоятельствах не должно быть поставлено в вину, «отдыхает человек, чего пристали!?». Утрирую, но примерно так.
Даже эстетика была заточена с учётом этой реальности. Посмотрите на парадные фотографии улиц и площадей, особенно сталинского периода: курортный стиль, сплошной ЦПКиО.
Накрывшая Россию ещё до войны волна разводов на этом фоне выглядит вполне логичной: странно проводить время, отведённое на отдых с человеком, который тебе неприятен или исповедует чуждые тебе взгляды на досуг, не правда ли?
Кстати, установка на то, что вся или почти деятельность должна проходить в рамках рабочего места, классно ложится на новую, рыночную реальность (всевозможные «концепции 24/7» и т.д.) Потрудился на работодателя и свободен, это твоё время и ты вправе проводить его так, как тебе нравится, и никто не смеет этому мешать. Впрочем, это уже другая история…
ПРЯМАЯ И ЯВНАЯ ПРОПОВЕДЬ ДОБРА
Была в «Застое» такая особенность, которую я не хочу оценивать ни с точки зрения причин ни с точки зрения последствий: слишком она меня завораживает. Пропаганда доброты. Открытая, беззащитная, прямая. И в то же время использующая самые убойные средства: кино, эстрада, мультипликация…
Ярко солнце светит,
Щебечет воробей.
Добрым жить на белом свете веселей.
Ну, о советских мультфильмах, думаю, уже всё говорено-переговорено. Полагаю, даже написаны статьи, в которых кот Леопольд объявлен главным диверсантом против воинственного духа наших соотечественников. Просто обязаны быть написаны.
Но и для тех, кто постарше находились слова, которые до сих пор могут тронуть:
Ах, сколько будет разных
Сомнений и соблазнов,
Не забывай, что эта жизнь
Не детская игра.
Ты прочь гони соблазны,
Усвой закон негласный:
Иди мой друг, всегда иди
Дорогою добра!
И совсем по-взрослому:
Ты заболеешь - я приду,
Боль разведу руками.
....
Лишь не прощу холодной лжи -
Сердце мое не камень.
Я застал тот год, когда эта песня звучала над всей страной. Не «из каждого утюга», а именно над. Не то что бы она была суперталантлива или попадала в десятку относительно тогдашних трендов. Не могу сказать и то, что она, например мне как-то особенно нравилась. Но она огорошивающе прямо говорила о том, что искренность выше цинизма, жертвенность достойнее гедонизма, а обман ничто перед правдой. И на три минуты против этого никто не возражал.
Ещё был кинематограф, целая армада мелодрам и «лирических комедий» во главе со своим флагманом – незабвенной «Иронией судьбы». Сколько о ней написано в прошлые годы, сколько в нынешний (в связи с премьерой «…продолжения»), сколько ещё напишут. Сколько раз картину называли то гимном, то приговором пьянству, инфантилизму, «совку», интеллигенции и т.д. Сколько людей продемонстрировали хороший вкус, сообщив миру и граду, что их тошнит от этого фильма, как и от салата «оливье» и советского «шампанского». Сколько высказалось на тему «Лукашин – не мужик» («Невзрачный, слюнявенький, подслеповатый, как вылезший из своей норы крот, Мягков человека современного, конечно, раздражает»). Какая куча народу оттопталась на ритуальном «обывателе», которому «это всё может нравится».
А фильм-то жив хотя бы в силу того, что это достойный пример урбанистической романтики, которая раскрывает красоту и даже волшебство неуютного зимнего города панельных ульев. Но главное – там все добрые (звучит придурковато, я понимаю).
То есть они, конечно, причиняют друг другу разные неприятности, но не у кого и в планах нет «злого умысла», сектор головного мозга, где он мог бы зародиться, отсутствует. Для героев этого мира не существует «права сильного», отсутствует позиция «я Д’артаньян, а ты грязь из-под ногтей» не только как ментальная, но даже как лексическая конструкция, они вообще не едят людей, чудаки.
Скажем, первая встреча Ипполита и в дребадан пьяного Жени. Что, например, стоит цивильному, обеспеченному (владеет авто), не особенно обременённому интеллигентским багажом («Чьи это стихи?» - Ещё бы спросил, кто «Му-му» написал.) морально опустить, да просто вышвырнуть беспомощного «лузера»? А героине, соответственно, благодарно прильнуть к победителю. Нет, Ипполит впадает в истерику, он встречается с невозможностью коммуникации с «пьяным чмом» на равных, а другого способа общения правила этого заэкранного мира не предусматривают. В результате, Ипполит напивается сам
. При этом, фильм, кстати, никак не гимн пьянству (и не антиалкогольный памфлет), все его герои (исключая разве что персонажа Г. Буркова) пьют с той степенью беззаботности, словно они совсем недавно познакомились с этими удивительными напитками, и бутылку видят не чаще раза в месяц. Впрочем, оставим «Иронию…» в покое, без меня кинокритиков много.
Что для меня особенно важно, постепенно о доброте стали говорить в связи с темой экологии.
Примерно так:
человек ты мудр, будь добр.
Снимок, кажется, наших дней, но что-то подобное я видел в начале 80-х.
Разрушение природы стало трактоваться как жестокость. Во многом с подачи «деревенщиков». Так же начала восприниматься вся политика по разрушению старого уклада. Если представить, что эта линия могла иметь продолжение, можно с уверенностью говорить об упущенном шансе…
Была ли такая «пропаганда доброты» результативной? Не знаю, смотря что считать результатом в таком не бывалом деле. Кажется, был год 85-й, когда я услышал по радио передачу, где с тревогой говорилось о том, что при опросе родителей в московских школах менее четверти из них указали доброту в качестве того свойства, которое они хотели бы прежде всего воспитать в своих детях. Большинство упирали на интеллект, энергичность, «умение постоять за себя», да... Хотя, целая четверть матерей озабоченная тем, что бы их дети были добры, а не тем, что бы у них поскорее выросли клыки или панцири, разве это мало?
В общем, «сложно всё». Повторюсь, я в этом случае наблюдатель не объективный.
Лучше покажу, как постепенно это становилось смешным. Перескажу вам фельетон, опубликованный в «Крокодиле» в году примерно 1984-м.
Итак: Снималось на одной студии два фильма, на завершающей стадии стало понятно, что они настолько похожи, что выпускать их в прокат одновременно невозможно, ибо оба насыщены одинаковыми шаблонами и штампами «лирического кино». И только искусство работниц монтажа, которые обменялись некоторыми фрагментами (благо артисты в фильмах играли одни и те же, ха-ха), спасло обе картины. Ничего особенного, несмешной фельетон о поточном производстве и коньюктурщине в киноиндустрии. Примечательно другое: фильмы там назывались «Отдай сердце ближнему» и «Мы все хорошие люди».
Что-то мне подсказывает, что для нас, господа, уже никто и никогда не снимет фильмов с такими названиями, просто потому, что не понадеется «затронуть струны души». И это, по моему скромнейшему мнению, довольно паршиво нас рекомендует...