Однако наибольшее прикладное значение имеет, на наш взгляд, концепция С. Хантингтона о конфликте цивилизаций. Самюэль Хантингтон значительно конкретнее других авторов. Он прямо утверждает, что период господства одной (западной) цивилизации завершается, мир вступает в эпоху мультицивилизационного взаимодействия: модернизация экономики привела к росту могущества незападных цивилизаций, и культурное разнообразие Востока и Юга, не приемлющих вестернизацию, бросает вызов западному универсализму. Войны наций, характерные для XIX века, и войны идеологий, преобладавшие в веке XX, сменяются войнами цивилизаций с расстановкой сил по принципу «Запад и все остальные». Этот процесс, с одной стороны, обостряется глобализацией, которая, делая мир «тесным», способствует возрастанию числа межцивилизационных контактов (предъявлению идентичностей), а с другой стороны, провоцируется и самим Западом, фактически силой навязывающим Третьему миру свою систему ценностных приоритетов.
Значимость концепции Хантингтона – в ее конкретных геополитических рекомендациях. Хантингтон полагает, что Западу необходимо принять ряд мер, которые обеспечили бы его цивилизационное выживание. Это, во-первых, включение в «Запад» нескольких регионов, имеющих с ним значительную цивилизационную общность, прежде всего – стран Восточной Европы и Латинской Америки. Во-вторых, это – сохранение военного превосходства Запада, а значит ограничения для Третьего мира в новейших стратегических вооружениях. Отсюда – борьба западных государств за нераспространение оружия массового поражения. В-третьих, это – провоцирование трудностей в исламско-конфуцианских отношениях, поскольку именно две эти цивилизации (мусульманскую и китайскую) Хантингтон считает наиболее опасными соперниками для Запада. Далее это – поддержка групп прозападной ориентации во всех странах и усиление роли тех международных организаций, которые отражают политические и экономические интересы Запада.
Нетрудно заметить, что нынешняя геополитика лидирующих держав в своих основных чертах исходит именно из концепции Хантингтона. Действия Соединенных Штатов и их союзников в Югославии, Ираке и Афганистане, занесения ряда стран (Северной Кореи, Ирана, Ливии) в «список изгоев», против которых может быть применена военная сила, поспешное расползание НАТО по Восточной Европе с одновременным проникновением самих США в Грузию, Азербайджан и Среднюю Азию, почти насильственное «вскрытие» (либерализация) экономики государств Третьего мира с помощью ключей-кредитов, предоставляемых лишь на определенных условиях – все это слишком хорошо вписывается в концепцию Хантингтона, чтобы быть простым совпадением.
Запад, Европа и США, действительно втягиваются в войну цивилизаций и рассчитывают ее выиграть, используя свое нынешнее военное и экономическое превосходство.
Это стратегия «продолженного настоящего», стратегия удержания распадающихся «теневых реалий». Подлинного будущего, будущего, имеющего перспективу, она не создает.
Рим и варвары
Если отбросить частности, заслоняющие суть идущих сейчас глобальных процессов, то западная версия бытия выглядит следующим образом.
Существует когнитивное общество: Соединенные Штаты, Европа и примыкающие к ним «родственные государства» – мир завтрашних технологий, мир высокого уровня жизни. Этот мир опирается на «штабную экономику» («экономику знаний», экономику, управляющую экономиками), концентрируя в своем ареале практически весь интеллектуальный и духовный потенциал. И существует индустриальное общество – мир низкого уровня жизни, промышленная зона западных стран, источник сырья, источник кадров, источник дешевой рабочей силы.
Экономическими посредниками, регулирующими отношения двух разных миров, будут являться мощные внегосударственные организации: транснациональные корпорации, Международный валютный фонд, Всемирная торговая организация и другие. Они будут извлекать прибыль из разницы между дешевым производством в индустриальном мире и высокой ценой конечного продукта на Западе, продаваемого большей частью опять-таки в индустриальный мир, и направлять эту прибыль на поддержание и развитие «когнитивного общества».
Гарантом же подобного устройства мира станут военные силы Запада, готовые «навести порядок» в любой точке земного шара.
Фактически, это концепция «золотого» и «черного» миллиардов, концепция «новой буржуазии» и «нового пролетариата». Меньшая часть человечества будет жить в будущем, пользуясь всеми благами, которые накопила к этому времени цивилизация: «патрицианский» уровень жизни, свобода перемещений, личная медицина, способствующая долголетию и омоложению, мгновенный доступ к любой информации и развлечениям, а большая часть человечества останется в «диком» прошлом, где будут существовать реальная нищета, неграмотность, эпидемии, диктаторские режимы, конфликты на этнической или религиозной почве.
Такая «версия бытия» вряд ли по-настоящему осуществима. Она соотносится с конкретной реальностью так же, как теория коммунизма, «светлого будущего всего человечества», с практикой социализма в СССР, как первоначальные представления о Царстве Божьем с крестовыми походами, инквизицией и нынешними кровавыми религиозными распрями.
Можно указать по крайней мере на два фактора, свидетельствующих о том, что западная цивилизация приближается к катастрофе.
Во-первых, это «вечное желание варваров сокрушить Рим». На языке социопсихологии это называется «стремлением к справедливости». Неравноправность экономических отношений Запада с Третьим миром вполне очевидна: одни только Соединенные Штаты потребляют около 40 – 45% всех мировых ресурсов, это при том, что население их составляет менее 5% общей численности человечества. Колоссальное количество ресурсов поглощает Европа. Что-то приходится на долю Японии и «близких Западу стран». В результате Третьему миру остаются такие крохи, которых не хватает даже на поддержание чисто биологического существования. Иллюстрацией здесь может служить пример Индии, где несмотря на интенсивно осуществляемую модернизацию производства, сотни тысяч людей в крупных промышленных центрах вынуждены обитать прямо на тротуарах, не имея представления о том, что такое собственное жилье. За каждой семьей закреплен свой участок, который переходит «по наследству» из поколения в поколение.
Причем, в рамках индустриальной фазы данное противоречие неразрешимо. Никакая политическая риторика насчет того, что либерализм, то есть свободный рынок, автоматически принесет процветание в отсталые страны, не может заслонить вполне очевидного факта: ресурсов на всех не хватит, и при существующем экономическом мироустройстве большая часть человечества обречена на постоянную нищету.
Это уже осознают и некоторые западные экономисты. В частности Джордж Сорос, человек, в области финансов достаточно компетентный, пишет, что «нынешние формы глобализации автоматически увеличивают разрыв между богатством и бедностью как внутри каждой страны, так и между богатыми и бедными странами». Протест против этого он считает вполне законным и полагает даже, что следует обложить богатые страны определенным налогом, чтобы хоть до какой-то степени облегчить положение бедных (14). Предложение, надо сказать, утопическое. Чтобы реально изменить удручающую ситуацию в Третьем мире, Западу надо расстаться с такой долей своих нынешних прибылей, которая сразу же скажется и на его развитии, и на уровне жизни. На это западная цивилизация не пойдет никогда, а значит конфликт «Запад и остальные» будет приобретать все более острую форму.
Вторым же фактором, на наш взгляд, является «преобразованное» соотношение сил. Перспективы Запада в подобном конфликте более чем пессимистичны. Глобализация, то есть открытость и унификация мира, которые первоначально привели западную цивилизацию к нынешнему процветанию, в данном случае начинают работать против нее. Это хорошо демонстрируют глобальные террористические стратегии, «ассиметричный ответ» мира ислама на войны «европейского типа». Здесь проявляют себя те же особенности глобального мира, что и в промышленном производстве: акция может разрабатываться в одном месте, подготавливаться в другом, исполнители его приезжают из третьего, финансируется операция из четвертого места, осуществляется в пятом. Причем, наиболее эффективен тут, надо заметить, вовсе не «взрывной», «пластидный» террор, хотя психологически, вероятно, он является самым эффектным. У Запада чрезвычайно уязвимы энерголинии, воздух и водопровод в мегаполисах, крупные коммуникации, вокзалы и аэропорты, перемещающие огромные потоки людей. Применение здесь химического или бактериологического оружия может привести к катастрофе континентальных масштабов.
Глобализация делает Запад уязвимым и в экономическом плане. «Штабная» западная экономика все больше и больше виртуализируется. Это значит, что основную прибыль она получает уже не из реального (физического) производства товаров, а из тех операций, которые целиком лежат в непроизводительной сфере: информационный бизнес, реклама, сфера услуг, «имиджевый капитал», управление, игра на курсах валют и акций. В США, например, реальное производство дает сейчас только 10% прибыли, остальные 90% образуются в сфере услуг, то есть там, где никаких товаров не возникает. В мировом же масштабе, даже по самым консервативным оценкам, соотношение этой фиктивной денежной массы к реальному обороту товаров достигает 100:1 (7, 9). Эти громадные, ничем не связанные капиталы, бродят, благодаря сетевым технологиям, по всему миру, порождая его неустойчивость и грозя тотальным обвалом.
Причем, разница между мировыми цивилизациями здесь ощущается особенно ясно. Для Запада глобальная финансовая или технологическая катастрофа, «отключающая» прежде всего высокие технологии, как раз и составляющие преимущество западной цивилизации перед остальными, будет означать полный коллапс, распад, крушение, в то время как Третий мир, базирующийся в основном на гораздо более устойчивую аграрно-индустриальную экономику, в основном сохранит свою целостность. Какое дело, в конце концов, иракскому, курдскому, египетскому, китайскому ремесленнику или земледельцу до компьютеров, Интернета и спутниковых систем связи? Его обыденное существование от этого практически не зависит.
И, наконец, глобализация, делающая государственные границы прозрачными, размывает не только этнические особенности Третьего мира, подвергающегося вестернизации, но и цивилизационную общность самого Запада. Вынужденный, вследствие острого демографического кризиса, импортировать рабочую силу из бедных стран, Запад становится все менее «европейским» и «американским». «Арабизация» Франции, «тюркизация» Германии, «албанизация» Италии, «латинизация» Соединенных Штатов – процесс, который, вероятно, уже не остановить. Причем, если раньше иммигранты достаточно быстро ассимилировались в культуру Запада, пополняя уже в первом, в крайнем случае, во втором поколении число его лояльных, законопослушных граждан, то теперь они образуют изолированные анклавы, сохраняющие свой язык, культуру, свои обычаи. Запад необратимо утрачивает внутреннее единство, и, возможно, завоевание этого цивилизационного ареала произойдет вовсе не военным, требующим колоссальных жертв, а вполне мирным путем. Как раньше Запад, используя свое технологическое превосходство, колонизировал Юг и Восток, так теперь Юг и Восток, используя свое демографическое превосходство, колонизируют Запад.
При этом он утратит даже свой статус Первого мира.
Первый мир, как уже постепенно становится очевидным, образуют те внегосударственные структуры, о которых мы выше упоминали: транснациональные корпорации, Международный валютный фонд, Всемирная торговая организация и другие. Сейчас они опираются в основном на Запад, включая Японию, просто потому, что здесь находится их «питательная среда», но ничто не мешает им в дальнейшем перейти во фрактальное состояние, опираясь уже не на конкретные страны, а на определенные «зоны роста», рассредоточенные по всей планете. Фактически, они превратятся в принципиально новую цивилизацию, «цивилизацию власти», «цивилизацию управления», каковой в истории человечества еще не было.
Тогда структура нового мироустройства обретает следующий характер:
Первый мир – это глобализованные элиты, «когнитивная цивилизация», существующая не столько в географическом, сколько в социальном пространстве.
Второй мир – это варваризованный Запад, экспериментальная площадка по выработке новых практик и технологий
Третий мир – агропромышленные, индустриальные территории, поставщик сырья, товаров и кадров.
Главный цивилизационный конфликт здесь будет по-прежнему развиваться между Вторым и Третьим мирами, однако выгоду из него извлечет лишь нарождающаяся сейчас «каста элоев».
Бог из Интернета
Возникает вопрос – возможно ли какое-то согласование различных миров? Возможна ли новая универсальная матрица, которая охватывала бы собой не только «вырожденную реальность» Запада, но и «пассионарную реальность» Юга и «пробуждающуюся реальность» Востока? Возможна ли метафизическая трансляция между индустриальным и когнитивным периодами развития глобальной цивилизации, с тем чтобы фазовый переход между ними осуществился не через системную катастрофу, которая при нынешнем развитии военной техники может оказаться необратимой, а в виде последовательного, технологического процесса, издержки которого компенсировались бы его управляемостью?
Такая постановка вопроса не носит чисто теоретического характера. История довольно отчетливо демонстрирует нам, что до сих пор каждый новый период универсализации человечества, который был обозначен прежде всего появлением новых коммуникаций, неизменно обеспечивался и соответствующей бытийной матрицей.
В крайне упрощенном виде это выглядит так.
Уже древние цивилизации Шумера, Вавилона, Египта были в определенном смысле глобализованными. Унификация, то есть тотальная регламентация личного, социального и экономического поведения, достигала в них высшей степени технического совершенства. «Правила бытия», сведенные в соответствующие ритуалы, пронизывали собой всю жизнь и образовывали жесткую парадигму существования. Преступать их было нельзя. Они были обязательными для все – от последнего крестьянина до фараона. Правда, заканчивалась эта унификация сразу же на границах цивилизации. Воспринимая себя в качестве завершенного универсума («так было, так есть и так будет вечно»), отождествляя свой «местный» мир со всей Ойкуменой, шире – со всей Вселенной, древние не делали попыток пересечения данного богами пространства. Даже ведя агрессивные войны с соседями, увеличивая свои территории и таким образом «сличая» себя с другими, они, тем не менее, не проявляли никаких тенденций внешнего универсализма – не стремились сделать мир «шумерским», «вавилонским», «египетским», переустроить его по собственному образцу. Такое стремление обозначило себя лишь с античной эпохи, когда интуитивные идеи универсализма были сформулированы древнегреческой философией.
О возникновении первичной коммуникационной связности Ойкумены можно говорить, вероятно, только с середины первого тысячелетия до нашей эры, когда образовались более-менее устойчивые пути торговли, охватывавшие чуть ли не всю Евразию, утвердились постоянные дипломатические обмены между племенами и государствами, началось картирование местности и разведка, которые демонстрировали географическое единство мира. Это было сопряжено с появлением сразу нескольких универсальных матриц. Почти одновременно, будто именно тогда и осуществилось Пришествие, возникли зороастризм в Средней Азии, конфуцианство и даосизм в Китае, буддизм и джайнизм в Индии, а инсталляция этих трансценденций в реальность породила соответствующие цивилизации. Кстати, греческая концепция Совершенного Космоса, возникшая примерно в ту же эпоху и по природе своей также являвшаяся универсалистской, хотя и не была напрямую социализирована, как религиозные матрицы, но, насколько можно судить, попытка Александра Македонского создать единую государственную вселенную, была социальным эхом именно этого универсализма.
Правда, империи античного времени, та же Македонская империя или империя Древнего Рима, империи Дария I или Кира Великого, впрочем как и «кочевые империи» Аттилы, Чингисхана и Тамерлана в Средневековье, унифицировали Вселенную (матричную реальность) лишь по одному-единственному параметру – параметру власти: экономика завоеванных территорий, социальные отношения, сложившиеся на них, местные верования, обычаи, образы жизни оставались прежними и принципиальным изменениям не подвергались. Дело ограничивалось подчинений и сбором налогов. Это не было глобализацией в подлинном смысле слова.
Тем не менее возникновение Римского коммуниката (римскими дорогами, как известно, кое-где пользуются до сих пор, а протянулись они, впервые в истории человечества, от Британии до Африки и от Испании до нынешних границ Польши) было сопряжено с появлением христианской матрицы, которая также впервые в истории предложила, как мы уже отмечали, абсолютную идентичность: нет ни эллина, ни иудея, ни государя, ни подданного, ни свободного гражданина, ни должника, ни раба – есть только христиане; матричный универсализм в чистом виде. А новая европейская коммуникативность, новая попытка глобализации, начавшаяся эпохой крестовых походов и завершившаяся великими географическими открытиями XV – XVI веков, привела к перезагрузке этой универсальной матрицы. Католический «софт», ставший к тому моменту структурно противоречивым, был сброшен, и базисный «текст», то есть Новый завет, получил протестантское мировоззренческое обеспечение. «Эпоха пророков» повторилась в Европе. Почти одновременно появились Лютер, Кальвин, Цвингли, и множество других духовных и светских лидеров. С этого момента, по-видимому, можно уже отсчитывать историю собственно глобализации, поскольку громадные колониальные империи, складывавшиеся как раз в данный период (Испанская, Британская, Бельгийская, Французская, Португальская), начали преобразовывать местные экономики по европейскому образцу.
Следующий коммуникативный прорыв произошел в XIX веке. Он был связан с появлением массовой печати: книг и газет, доступных теперь не только жителям столиц, но и провинций, с появлением телеграфа, рейсовых, то есть регулярных, морских сообщений, с появлением железных дорог и гарантированной доставки корреспонденции. Универсализации Европы способствовали также наполеоновские походы, фактически – прообраз мировых войн XX века, поскольку Кодекс Наполеона – комплекс светских законов, внедрявшийся на завоеванных территориях, «гасил» местную архаическую специфику и образовывал единое правовое пространство. Это позволило Гегелю высказать мысль, что история уже завершилась; все, что осталось в дальнейшем – это «расчистка завалов». А французы, которые хоть и потерпели поражение в тогдашней экспансии, до сих пор полагают, что современная демократическая Европа создана именно ими. Почти одновременно возникли и три новых матрицы: либеральная, социалистическая и несколько позже – фашистская, каждая из которых претендовала на предельную универсальность. Инсталляция их в реальность произошла уже в следующем столетии, но доктринальные и технологические основы всех трех универсумов были заложены, разумеется, веком раньше. Кстати, Ленин, Сталин, Гитлер и Рузвельт появились на свет в пределах одного двадцатилетия. В масштабах всемирной истории – срок ничтожный.
Сейчас мы наблюдаем очередное коммуникационное продвижение. Оно связано, во-первых, с появлением Интернета, то есть с мгновенной коммуникативностью, объемлющей собой всю планету: счетными единицами коммуникаций стали не дни, недели и месяцы, как в предшествующие века, а минуты и даже секунды. В Интернете пространства нет, есть только время, почти исключительно зависящее от пользователя. В результате физическое освоение мира сменяется виртуальным. А во-вторых, оно связано с появлением телевидения: текстовая подача данных, на чем был основан предыдущий коммуникат, в значительной мере замещается визуальной подачей. Это тоже понятно. Восприятие текста требует от пользователя неких предварительных качеств – грамотности, образования, умения воспринимать понятия. Для считывания же «картинки», для усвоения «чистой сенсорики» таких качеств не нужно.
Это и в самом деле принципиально новый коммуникат, и, если следовать логике вектора, который был здесь нарисован, то он должен повлечь за собой образование новой универсальной матрицы.
А может быть, даже и не одной.
Фактически, он должен повлечь за собой новую эпоху пророков, поскольку универсальная матрица, как правило, персонифицирована.
Камо грядеши?
Причем следует обратить внимание на одно принципиальное обстоятельство. Первые универсальные матрицы (иудаизм, буддизм, христианство, ислам), породившие соответствующие цивилизации, возникли в виде глобальных религий, а последующие (либеральная, коммунистическая и фашистская) – в виде социальных доктрин.
Это обстоятельство уже отмечено философией: великие мистические прозрения зарождаются на Востоке, а великие социальные идеи – на Западе.
В действительности, как представляется, дело не в этом. Просто Запад, будучи цивилизацией прогрессистского типа, «цивилизацией цели», цивилизацией, стремящейся к определенному рациональному паттерну (образцу), социализировал свою трансценденцию (христианство), то есть перевел ее в светский формат, гораздо быстрее, чем шла социализация восточных религий.
С другой стороны, можно также предположить, что восточные матрицы (конфуцианство, буддизм, даосизм) вообще не поддаются какой-либо социализации или подвержены ей в значительно меньшей степени, чем христианство, поскольку представляют собой интравертную, «внутреннюю» трансценденцию и потому не могут быть полностью инсталлированы в действительность. В них всегда остается то скрытое, мистическое содержание, которое инсталляции не поддается.
Соответственно, существуют и два механизма образования универсальной матрицы.
Религиозная матрица образуется путем откровения – путем трансляции «божественного», по сути, нечеловеческого знания в человеческую реальность. Поэтому откровение требует авторизации. Оно требует перевода «вечности» на язык конкретного времени. Даже христианские богословы, разумеется, не слишком охотно, но признают, что Новый Завет – это авторизованное откровение. На его изложение повлияли личные особенности евангелистов: их политические пристрастия, социальное положение, уровень образования, особенности их психики и так далее. Правда, исламские теософы отрицают авторизацию Корана. По их мнению, Коран – это не регистрация откровения, сделанная человеком, пусть даже таким великим, как пророк Мухаммед, Коран – это само откровение во всей его полноте, и потому он не подлежит осмыслению, то есть каким-либо интерпретациям, а только – усвоению и безоговорочному исполнению. Однако понятно, что авторизация Корана все-таки происходит, это видно хотя бы из исторически разных его преобразований, выраженных в шиизме, суннизме, суфизме и других несовпадающих между собой конформатах исламской религиозной мысли.
Ислам – это закономерное продолжение христианства, и, вероятно, его эволюция пойдет по тому же историческому сюжету.
В противоположность этому социальная матрица, какими бы мистическими легендами она в последующем ни обрастала, возникает не «сверху вниз», вытесняя «земное» в пользу «небесного», а «снизу вверх» – путем потенцирования реальности. Сначала производится аналитика текущей реальности, а затем на основе ее делается прогностическое обобщение. То есть, социальная матрица с самого начала сильно авторизована и утрачивает черты авторства лишь в процессе интеллектуальной возгонки.
В сущности, все зависит от координат: атеист может считать откровение Лютера, начавшее Реформацию, просто интеграцией смыслов, рожденных в когнитивных доменах Средневековья – на богословских факультетах университетов, в еретических сектах, на диспутах различных религиозных школ и так далее, а верующий социалист, каковые тоже возможны, напротив, рассматривать коммунистическую доктрину в качестве откровения, данного свыше и закрепленного в священном труде «Капитал».
Особого противоречия здесь нет.
Главная трудность, однако, заключается в том, что ризома как вырожденная метафизическая реальность, вероятно, не способна ни к настоящему потенцированию, ни к восприятию настоящего откровения. То есть, допустимо, разумеется, и то, и другое, но возникающие при этом концепты будут представлять собой исключительно «модельное знание», они будут равнозначны множеству других возникающих и распадающихся «моделей», и ни по каким критериям нельзя будет установить их «истинность».
Вероятно, ризома, метафизическое «первопространство», в принципе не способна реконструировать матричную реальность. Она может продуцировать только фантомы и поддерживать иллюзорную, непрерывно меняющуюся часть бытия.
Собственной онтологии, собственной бытийной устойчивости она уже не создаст.
Запад и Восток
Вернемся к началам.
Глобальная трансценденция, то есть источник любой реализующей себя метафизики, что бы мы под этим источником ни понимали: Бога, «нечто», абсолютную идею, внутреннюю истинность мироздания, еще на заре человечества разделилась на две крупных ветви – западную и восточную.
Западная трансценденция экстравертна, она предполагает наличие «внешнего Бога» (внешней идеи, внешней истинности), который пронизывает собою все сущее. Предполагается также, что Бог «знает», как должен быть устроено земное благополучие и предлагает его паттерны (образцы) в виде откровений или социальных доктрин. Достижение этих паттернов, то есть прогресс, в свою очередь требует целенаправленного переустройства реальности. Оно требует непрерывного преобразования мира, причем не только в местных, но и обязательно – в глобальных масштабах. Однако поскольку паттерны авторизованы («божественная» суть представлена в «человеческой» форме), то и расхождение между ними и текущей реальностью может достигать весьма значительных величин. Именно такие «разрывы» порождают цивилизационные кризисы: прежний паттерн, не выдерживая напряжения, разрушается, матричная реальность превращается в хаос и начинается «восхождение к раю» на новом системном уровне.
Разумеется, экстравертность западной цивилизации, выраженная как в интеллектуальной экспансии (технологическое развитие, «вертикальный прогресс»), так и в экспансии физической («горизонтальный прогресс», стремление унифицировать мир по своему эталону) вовсе не беспредельна. Она ограничена нравственными традициями, социальными и государственными законами, международными соглашениями, представлениями о высших ценностях общечеловеческого бытия, также закрепленными документально. Это так называемые гуманитарные технологии, призванные смягчить безличную, механическую агрессивность прогресса, перевести ее, насколько возможно, в позитивный формат, фактически – избежать самоуничтожения. Гуманитарные технологии зародились также на заре человечества – в виде первобытных религий и связанных с ними правил социального бытия, и, постепенно сводимые социогенезом в документированную аксиоматику, образовали тот «текст», который достаточно хорошо сдерживает как агрессивность отдельного человека, так – государств и целых цивилизаций.
Вместе с тем следует понимать, что гуманитарные технологии имеют матричный, то есть договорной характер. Они могут работать только в парадигмальной, внутренне согласованной, структурированной среде, где «моменты опоры» закреплены в соответствующих аксиомах. В размонтированной реальности «текст» не работает. Он становится лишь одной из «моделей», смещаемой и деформируемой другими. Сцепление с текущей реальностью резко ослабевает, и потому глобальный кризис цивилизации представляется неизбежным.
Восточная трансценденция, напротив, имеет интровертный характер. Вместо «внешнего Бога» она подразумевает «внутреннюю истинность» мира. Здесь предполагается, что существующий мир гармоничен «по определению» и что задача, предназначение человека – лишь следовать этой вечно обновляющейся гармонии. Решается же такая задача не за счет пересотворения мира, что в восточных цивилизациях тем не менее происходит, а за счет пересотворения человека – обретения им того духовного состояния (дао, нирваны), которое наиболее соответствует естественной гармонии бытия.
Очевидно, что обе эти трансценденции комплементарны; они представляют собой две разные стороны единого метафизического направления. Исторически произошла абсолютизация разделенных качеств: Запад стремится только к развитию, Восток – только к сохранению текущей реальности. Качественный абсолют развития представляет собой ризома: изменения происходят ежесекундно и существование в таком мире становится невозможным. Качественный абсолют инертности представляет собой ничто: человек (человечество) растворяется в нем и какое-либо осмысленное существование также превращается в фикцию.
Вероятно, обе трансценденции уже исчерпаны. Они обе подошли к тому пределу, за которым начинается метафизическое вырождение.
Дальнейшее существование возможно лишь при их технологическом объединении – причем таком, которое учитывало бы особенности каждой из составляющих.
Выглядеть это могло бы так: Запад продуцирует различные модели развития, Восток производит их сортировку, «отбор на истинность».
Если провести аналогии со сферой политики, то Запад – это правительство и парламент, осуществляющие деятельностную активность, Восток – это Верховный суд, определяющий насколько данная деятельность соответствует Конституции.
То есть, интровертность Востока станет ограничением для экстравертности Запада. Внутренняя трансценденция – гуманитарной (управляющей) технологией для трансценденции внешней. Индустриальный и когнитивный миры будут таким образом сопряжены, и глобальная цивилизация обретет онтологическое единство.
Правда, пока не совсем понятно, как это осуществить на практике, но по крайней мере аналитическая перспектива этого направления уже просматривается.
Литература:
1. Переслегин С. Б., Столяров А. М. «Научно обоснованный конец света» // «Октябрь» № 1, 2003.
2. Хантингтон С. «Столкновение цивилизаций» // М.: «АСТ», 2003.
3. Тойнби А. Дж. «Постижение истории». // М.: «Айрис пресс» – «Рольф», 2001.
4. Виролайнен М. Н. «Речь и молчание» // СПб.: «Амфора», 2003.
5. Тынянов Юрий «Смерть Вазир-Мухтара». // «Воронежское книжное издательство», 1963.
6. Alvin and Heidi Toffler. «Creating a New Civilization. The Politics of the Third Wave». // Turner Publishing, Inc. Atlanta, 1995
7. Извеков Н. «Глобальная экономика: Россия перед выбором». // «Обозреватель» № 2, 1997.
8. Травин Д. Я. «Война и мир в начале нового века». В сб. «Актуальные проблемы трансформации социального пространства». // СПб.: МЦСЭИ «Леонтьевский центр», 2004.
9. Панарин А. «Искушение глобализмом». // М.: «ЭКСМО-ПРЕСС», 2002.
10. Назаретян А. П. «Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории». // М.: «Per Se», 2001.
11. Фукуяма Ф. «Наше постчеловеческое будущее». // М.: «АСТ», 2004.
12. Фукуяма Ф. «Конец истории?» // «Вопросы философии», № 3, 1990.
13. Фукуяма Ф. «Великий разрыв». // М.: «АСТ», 2003.
14. «Литературная газета» № 8, 2004.
Андрей Столяров
Источник: «Литературная газета» № 8, 2004 г.
_________________ Я Родину свою люблю, а государство ненавижу!
А. Розенбаум
|