obshalka

Не возвышающий обман

Мифы о войне и примирении


Алексей ПОПОВ

День Победы в последние годы превращается для многих представителей власти действительно в праздник с особого рода слезами на глазах. Это слезы не по погибшим миллионам советских солдат и мирных жителей, а по поводу того, что нет примирения между ветеранами Красной Армии и ветеранами УПА. Именно эта тема с 2005-го становится главной на 9 Мая и решается в жанре, говоря по-украински, «скиглення» (более точное русское слово подобрать трудно).

9 Мая и предпраздничные дни становятся традиционным периодом тиражирования старых и сотворения новых мифов, необходимых их сочинителям и распространителям для того, чтобы «скиглення» выглядело наиболее убедительным.

А самое плохое, что мифы эти не разоблачаются даже в случаях, когда разговор о Дне Победы идет в формате не монолога, а дискуссии. Примером стал и праздничный спецпроект программы «Дуэль» на канале «Украина» с участием президента Ющенко.

Понятно, что такой проект не может не отличаться от традиционных еженедельных дуэлей между политиками на этом канале. Однако было бы логичным, чтобы при всех отличиях сохранился дискуссионный дух передачи. Но этого-то и не было. Так, президент пытался подкрепить идею примирения международным опытом, правда, не реальным, а мифическим, но никто ему и не возражал. Хотя многие мифы тиражируются так давно, что просто уже нельзя не попытаться выяснить — как же все обстоит на самом деле.

«Але ми ще раз і ще раз звертаємося до нього (старшего поколения. — А. П.) — зробіть цю свою роботу, зробіть те, що зробили іспанці, зробіть те, що зробили німці, що зробили угорці і румуни — подайте один одному руку», — заклинает президент.

И самый главный миф, который имеет в виду Ющенко, — это уже набивший оскомину испанский. О павших с двух сторон, которым поставили общий крест, и они помирились, подведя черту под гражданской войной 1936—1939 гг. Я уже подробно рассматривал этот миф несколько лет назад http://www.analitik.org.ua/author/426774a487b52/, но вернусь к нему еще раз.

Так, воздвигнутый в 1959-м мемориал в Долине Павших, который и имеют в виду мифотворцы, почти полтора десятилетия сооружали заключенные — противники диктатора Франсиско Франко, всегда воспринимался испанцами именно как монумент во славу последнего. Кстати, там покоится и сам диктатор. А еще раньше персонального надгробия удостоился его духовный наставник — основатель «Фаланги» Хосе Антонио Примо де Ривера. Все прочие павшие, известные и безымянные, захоронены в братских могилах — все мертвые равны (но эти двое — более равны, чем другие).

С сооружением этого монумента диктатура осталась диктатурой, и испанские демократы никогда не считали этот памятник своим. Но франкисты и постфранкисты никогда не имели по этому поводу комплексов. Так, показателен фрагмент интервью испанской газете «АБС», которое дал Хайме Суарес, генеральный секретарь общественной организации «Платформа-2003», которая объединяет почитателей памяти Примо де Риверы и заботится о монументе. Суарес рассказал, что некий англичанин спросил его: а почему бы не соорудить здесь третье монументальное надгробие — последнего президента испанской республики, выдающегося либерального эссеиста Мануэля Асаньи, свергнутого и изгнанного диктатурой? В ответ возмущенный Суарес сказал: «А почему вы не захороните вашего Веллингтона рядом с Наполеоном в Доме инвалидов?»

Именно как памятник диктатору воспринимается монумент в Долине Павших не только в Испании, но и в Европе. Это показали, в частности, и разноязычные сюжеты «Евроньюс», посвященные 30-й годовщине смерти диктатора, которые вышли в эфир в ноябре 2005-го.

Тем более странно говорить об испанском примирении после того, как в конце прошлого года мировые СМИ обошло известие о том, что испанский парламент принял закон «Об исторической памяти». Согласно ему все памятники, прославляющие диктатуру Франко и военный мятеж 1936-го, должны быть убраны с общественных зданий (впрочем, во многих регионах страны это сделали гораздо раньше). Что же касается мемориала в Долине Павших, то он подлежит переустройству для придания ему более сбалансированного характера, а политические акции возле него запрещаются (ранее там периодически митинговали крайне правые, чьи мероприятия, впрочем, не отличались многочисленностью).

Правда, может возникнуть вопрос, а почему это делается только сейчас? Ведь те же социалисты, которые и раньше находились в Испании у власти почти полтора десятилетия (1982—1996), тогда не предпринимали ничего подобного. Может, было (по крайней мере тогда) некое примирение? Примирения не было, если под таковым имеется в виду взаимное согласие носителей противоположных идей. Была трансформация носителей этих идей, и в результате страна получила демократический режим, явно противоречащий тому, что было при Франко. А франкисты получили возможность спокойно существовать в рамках этого режима, не опасаясь расследования прошлого. При этом не поощрялись даже исторические исследования о гражданской войне и франкизме.

Таким образом, правомерно говорить не о примирении, а о «пакте забвения» (так и говорится в испанской прессе). Только «забвение-то» стало вынужденным, ибо в основе его было опасение по поводу того, что постановка вопросов о недавней истории сорвет начавшийся переход к демократии и вызовет новый военный мятеж.

И опасения эти были обоснованны. Ведь 23 февраля 1981-го в момент голосования по утверждению нового премьера 200 офицеров гражданской гвардии во главе с подполковником Техеро захватили парламент, уложив на пол под дула автоматов и депутатов, и весь кабмин. Мятежников поддержал командующий одним из военных округов, и танки вышли на улицы Валенсии. Лишь гражданское мужество короля Хуана-Карлоса предотвратило переворот, не прошло и суток, как заложники-политики были освобождены, а мятежники сдались.

Но чем больше армейская верхушка привыкала к демократии, а ветераны времен диктатуры уходили в отставку, тем больше политики и общественные деятели говорили о том, о чем боялись говорить два-три десятилетия назад. Первые попытки разобраться с прошлым на законодательном уровне относятся к началу нынешнего десятилетия. И здесь показательна позиция правящей в 1996-м Народной партии, которая была основана в середине 1970-х закоренелыми франкистами (она была одной из немногих, не поддержавших конституцию 1977-го).

Ее политики уже с 1980-х стали очень схожи с перекрасившейся советской партноменклатурой. Разница лишь в том, что перестроившиеся в демократы номенклатурщики нередко сами крушили символы прошлого, тогда как представители НП пытались их сохранить. Но делали они это достаточно робко — не говорили о том, что Франко и его сподвижники были по-своему для своего времени правы, а лишь утверждали, что Испания уже преодолела прошлое, поэтому ворошить его не нужно, а то, мол, дойдем до первых случаев каннибализма на Пиренейском полуострове.

В общем, когда исчезла причина для страха, то оказалось, что ни забвения, ни согласия по поводу кровавого прошлого быть не может. Может быть только более спокойное к нему отношение, поскольку приоритетом для абсолютного большинства граждан является не история, а настоящее и будущее. Ветеранов с обеих сторон той войны чтят как пожилых людей, хлебнувших много горя, но отнюдь не как пример для подражания. Да и сами ветераны не стремятся к прославлению тех событий, в которых участвовали.

Так, когда в марте 2005-го председателя союза ветеранов гражданской войны Хоакина де Пабло спросили, как он относится к демонтажу столичного памятника Франко (под чьими знаменами он воевал), ветеран ответил: «Мне все равно, есть он или нет, потому что это прошлое». Понятно, что только с таким отношением к минувшему союз и мог объединять участников войны с обеих сторон.

Такова реальность Испании. Что же касается остальных упомянутых Ющенко народов, то слова Виктор Андреевича вызывают еще большее недоумение. Относительно Германии о примирении говорить неправомерно, ибо (в отличие от Испании) в стране — если брать эпоху диктатуры — не было ни гражданской войны, ни двух равносильных лагерей. Основная масса немцев объективно способствовала нацистскому режиму — кто добровольно и искренне, а кто — по принуждению.

Потому после войны там было отнюдь не примирение фашистов с антифашистами, а денацификация, проводимая союзниками, запрет нацистской символики и восхваления гитлеровского режима. Другое дело, что рядовых — и даже не очень рядовых — нацистов прошлым не попрекали. При этом так же, как и в случае с Испанией, правомерно говорить о долгом периоде забвения. В аденауэровской ФРГ предпочитали прошлое не ворошить. Напоминавшие о фашизме романы Ремарка встречались критикой в штыки — ни он, ни Томас Манн, ни многие другие выдающиеся немцы на родину из эмиграции так и не вернулись. Искренний, а не навязанный сверху расчет с прошлым немцы стали делать только с 1970-х.

_________________
Я Родину свою люблю, а государство ненавижу!

А. Розенбаум