"Не подумайте, что я хочу стать орденоносцем, но...считаю бандеровщину большим злом для народа"
Сергей Тарасович Карин (Даниленко)
Митрополит Андрей Шептицкий
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ УССР
КОМИССАРУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 3 ранга тов. САВЧЕНКО
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
О беседе с главой униатской церкви -
митрополитом Андреем ШЕПТИЦКИМ
Согласно Вашему распоряжению, 4.9.1944 г. я вылетел во Львов для организации встречи и беседы с главой униатской церкви — митрополитом Андреем ШЕПТИЦКИМ.
Ознакомившись с агентурными материалами УНКГБ по Львовской области об униатской церкви и, в частности, о настроениях митрополита ШЕПТИЦКОГО и его окружения, я, как это было предусмотрено утвержденным Вами планом, 5.9.[19]44 г. через канцелярию Облисполкома, на бланке — "Уполномоченный Совета по делам религиозных культов при СНК УССР", послал митрополиту ШЕПТИЦКОМУ вызов такого содержания:
"Гр-ну А. И. ШЕПТИЦКОМУ, митрополиту греко-католической церкви.
Прошу Вас прибыть для беседы со мной о правовом положении возглавляемой Вами греко-католической церкви и ее священнослужителей 6 сентября с. г. в 12 час. дня в Облисполком — комната № 19".
В назначенное время в Облисполком прибыли представители митрополита ШЕПТИЦКОГО — архиепископ греко-католической церкви "с правом наследства" — Иосиф СЛЕПОЙ и, как потом оказалось, — приближенный митрополита ШЕПТИЦКОГО — некий КОТИВ.
После приветствия, спросив — "имеют ли они честь" разговаривать с Уполномоченным Совета по делам религиозных культов при СНК УССР, архиепископ СЛЕПОЙ от имени митрополита ШЕПТИЦКОГО заявил следующее: "Владыка митрополит просит у Вас извинения за то, что он не мог явиться лично, так как состояние его здоровья — паралич, приковавший его к креслу, не позволил ему этого сделать. Для беседы с Вами по делам нашей церкви владыка митрополит уполномочил меня — архиепископа Иосифа СЛЕПОГО и отца КОТИВА".
Пригласив СЛЕПОГО и КОТИВА сесть, я предъявил им свое удостоверение "Врид. Уполномоченного Совета по делам религиозных культов при СНК УССР" и, расспросив о болезни и состоянии митрополита, попросил их передать ему мое извинение за то, что я, не зная о состоянии его здоровья, позволил себе обеспокоить вызовом для беседы. Что же касается самой беседы, то я просил передать митрополиту, что по интересующему меня вопросу я уполномочен разговаривать только с лицом, возглавляющим греко-католическую церковь, т. е. с ним лично, а не с лицами, представляющими церковь, будь-то даже люди, имеющие на это его полномочия.
"В таком случае владыка митрополит будет очень рад принять Вас у себя, если на это будет Ваше согласие", — ответил мне архиепископ СЛЕПОЙ.
Подумав немного, я поблагодарил СЛЕПОГО и КОТИВА за приглашение и попросил передать митрополиту ШЕПТИЦКОМУ о своем согласии, а также о том, чтобы он назначил для беседы время.
После такой официальной части беседы с архиепископом СЛЕПЫМ и КОТИВЫМ, я задал вопрос, как им жилось при немцах, и каково было положение греко-католической церкви в период оккупации.
Архиепископ СЛЕПОЙ начал было распространяться о том, что всем им жилось при оккупантах тяжело, но я прервал его таким замечанием: "Но, тем не менее, Вы, все же, как это я вижу по прессе, славословили оккупантов, молились о даровании им победы, благословляли на борьбу с большевизмом?".
СЛЕПОЙ ответил, что все это не совсем так и то, что было помещено от имени униатской церкви в прессе — писали сами немцы без участия митрополита ШЕПТИЦКОГО. Если же такие славословия и противосоветские выпады исходили от духовенства, то это было результатом насилия со стороны немцев, а отнюдь не — их доброй воли. КОТИВ при этом бросил реплику, что "конечно, кое в чем и мы повинны перед Советской властью", за что архиепископ СЛЕПОЙ бросил на него довольно многозначительный, недовольный взгляд.
По дороге из Облисполкома, как потом мне неофициально рассказывал об этом сам КОТИВ, архиепископ СЛЕПОЙ упрекнул его за эту реплику.
В этой же беседе СЛЕПОЙ, а особенно КОТИВ подчеркивали, что митрополит ШЕПТИЦКИЙ подробно объяснит положение греко-католической церкви и свое лично в период оккупации, чему он — митрополит будет очень рад. Этим самым рассеется, возможно, существующее у Советской власти предубеждение в отношении греко- католической церкви и митрополита ШЕПТИЦКОГО.
На этом беседа с представителями ШЕПТИЦКОГО — архиепископом СЛЕПЫМ и КОТИВЫМ была закончена.
Следует особо сказать несколько слов о КОТИВЕ. Когда я предъявил в начале беседы свое удостоверение архиепископу СЛЕПОМУ, как старшему, КОТИВ, не ожидая пока СЛЕПОЙ прочтет его, властным жестом взял удостоверение из его рук, сперва прочел его сам, а затем передал СЛЕПОМУ. Из этого я сделал вывод, что подобного рода бестактный жест в отношении старшего по сану мог позволить себе только человек, который пользуется благоволением и доверием митрополита ШЕПТИЦКОГО. Впоследствии было установлено, что КОТИВ действительно является близким к митрополиту ШЕПТИЦКОМУ лицом — его секретарем, камердинером и доверенным. [...]
В тот же день КОТИВ сообщил мне через Облисполком, что митрополит ШЕПТИЦКИЙ просит посетить его 7 сентября в 6 час. вечера.
7 сентября в 5 час. 30 мин. КОТИВ явился в Облисполком, чтобы проводить меня к митрополиту ШЕПТИЦКОМУ. При этом он передал мне его просьбу, чтобы при нашей беседе присутствовали все епископы греко-католической церкви, проживающие во Львове, а также местный уполномоченный по делам религиозных культов. Я ответил КОТИВУ, что в этом нет необходимости, так как я не уполномочен устраивать какие-либо конференции, а имею намерение побеседовать пока только лично с митрополитом, как с главой греко-католической церкви. КОТИВ тут же заметил, что митрополит настаивать на этом не будет и ждет моего прибытия.
Выходя из здания Облисполкома, КОТИВ в приподнятом состоянии говорил мне, что митрополит ШЕПТИЦКИЙ очень рад визиту к нему представителя Советской власти и в знак уважения прислал за мной свой "фиакр". Действительно, старомодный зеленоватый фиакр, запряженный довольно упитанным митрополитанским мерином, стоял у подъезда Облисполкома. Под видом того, что мы можем запоздать к назначенному времени, я, поблагодарив КОТИВА за внимание, предложил ему поехать машиной Облисполкома.
По дороге в резиденцию митрополита ШЕПТИЦКОГО КОТИВ сообщил мне, что в "святом Юре" сегодня, в четверг, состоялся очередной собор духовенства греко-католической церкви г. Львова и тех, кто прибыл из сельских приходов, на котором митрополит выступил с яркой патриотической речью и с призывом к духовенству о поддержке Советской власти. По словам КОТИВА, на соборе присутствовало до 50 человек духовенства.
Так как в монастырь святого Юра мы прибыли на 10 минут раньше, я попросил КОТИВА показать мне собор и монастырский парк. Осмотрев собор и прилегавшую к дому ШЕПТИЦКОГО часть парка, ровно в 6 час. вечера мы зашли в приемную митрополита.
КОТИВ доложил ШЕПТИЦКОМУ о моем прибытии и церемонно раскрыл двери в его кабинет. Не без некоторого внутреннего нервного напряжения, но внешне спокойно, я зашел в кабинет.
Кабинет митрополита ШЕПТИЦКОГО — довольно просторная, светлая комната, устланная ковром, вся увешанная старинными иконами и картинами религиозного содержания. На заднем плане, посреди комнаты, стоит большой письменный стол, на котором в образцовом порядке разложены были книги, папки и бумаги. С правой стороны, к письменному столу был приставлен небольшой венский столик, за которым восседал в глубоком откидном кресле огромный старик, в черной опрятной сутане с белоснежным белым воротником.
На вид ШЕПТИЦКОМУ лет около 80. Белая, как лунь, длинная лопатистая борода, стриженный, глаза голубые, острые, юношески молодые. В бровях почти ни одного седого волоска.
При моем появлении в дверях митрополит ШЕПТИЦКИЙ, подняв кверху правую руку со скрюченными пальцами, встретил меня такими возгласами на украинском языке: "Вітаю, вітаю, вітаю" (приветствую, приветствую, приветствую). С радостью приветствую у себя представителя Советской власти".
Я подошел к столу, поклонившись, поздоровался со стариком и пожал его скрюченные, длинные, мертвенно-бледные пальцы.
"Прошу Вас садиться", — предложил ШЕПТИЦКИЙ.
Я сел в кресло и начал свою беседу с извинениями за то, что, не зная о его состоянии здоровья, позволил себе обеспокоить его вызовом. Репликой — "О, это не имеет значения, я рад приветствовать Вас у себя", — митрополит ШЕПТИЦКИЙ принял мое извинение и продолжал: "За все время существования Советской власти я, к сожалению, впервые имею честь принимать у себя ее представителя".
Назвав свое служебное положение (Врид. Уполномоченного Совета по делам религиозных культов при СНК УССР), я коротко изложил ШЕПТИЦКОМУ цель своего визита, заявив ему, что в мою задачу входит выяснение положения греко-католической церкви в период немецкой оккупации, а также и к настоящему времени, после изгнания оккупантов. ШЕПТИЦКИЙ перебил меня и между нами произошел такой диалог, начатый им: "Я очень рад, г-н министр, вниманию и заботам Советской власти, что в такое тяжелое время войны Советское Правительство уделяет время положению церкви..."
Тут, в свою очередь, я вынужден был перебить ШЕПТИЦКОГО: "Прошу прощения, я не являюсь министром, и такой термин не употребляется в нашей советской государственной системе. Я только исполняющий обязанности Уполномоченного Совета по делам религиозных культов при правительстве Украины".
При этом я предъявил ШЕПТИЦКОМУ свое удостоверение, выданное СНК УССР.
Прочитав удостоверение, ШЕПТИЦКИЙ продолжал: "Это все равно, — Вы возглавляете на Украине институцию, ведающую делами религиозных культов, поэтому для меня Вы являетесь г-ном министром и позвольте мне Вас так называть".
Будучи смущен и несколько даже испуган таким неожиданным рангом, пожалованным мне ШЕПТИЦКИМ, я снова возразил ему, объяснив функции Совета и Уполномоченных по делам религиозных культов, упомянув также о Совете по делам русской православной церкви. При этом я подчеркнул, что эти органы ни в какой мере не являются чем-то похожим на министерство исповеданий, так как в нашей стране церковь, согласно Советской Конституции, отделена от государства.
"Все это не имеет значения, и Вы для меня являетесь г-ном министром", — резюмировал ШЕПТИЦКИЙ и далее — безостановочно, с большой экспрессией продолжал: "Я Вам сказал, что за весь период существования Советской власти я впервые вижу у себя ее представителя. Очень сожалею об этом. Отсутствие личной связи с представителями Советской власти мешало тому взаимному пониманию, какое необходимо, как для государственной власти, так и для церкви, существующей на ее территории. Быть может по этой причине Советская власть и сомневается в моем благожелательном к ней отношении".
Из этих последних слов я понял, что ШЕПТИЦКИЙ отвечал мне на мой упрек о славословиях униатов немецким оккупантам, который я сделал в беседе с архиепископом СЛЕПЫМ.
ШЕПТИЦКИЙ продолжал: "й все же этому я не удивляюсь. Вы должны были отдавать себе отчет в том, как я мог относиться к Советской власти до войны. Различные инсинуации до прихода Советов в Западную Украину о преследованиях религии, об истреблении духовенства, о закрытии церквей, распространяемые в газетах, рассказываемые очевидцами — людьми иногда серьезными и уважаемыми мною, все это не могло не отражаться и на мне лично. Наконец, такие же информации о положении церкви в Советах продолжали поступать ко мне и после того, как Советы пришли в Западную Украину, но на этот раз от людей, прибывавших из великой Украины. Они говорили, что там церкви закрыты, епископов не существует, духовенство выслано или разбежалось, — что мы могли думать при таком положении? Как мы могли относиться к Советской власти? Мы ожидали такого горя и для себя, но бог избавил нас от него, правда, ценой больших страданий, которые народ перенес при немцах, но благодаря этим страданиям Советская власть переменила свое отношение к церкви, чему я очень рад и за что признателен Советской власти...".
ШЕПТИЦКИЙ на этом сделал паузу, воспользовавшись которой, я счел необходимым объяснить ему, что Советская власть, раз определив свое отношение к религиозным организациям декретом об отделении церкви от государства и признав, что религия является частным делом граждан, за все время своего существования не меняла и не меняет своего принципиального отношения к церкви. Иное дело, что некоторые церковники раньше, другие позже, третьи только с началом или в условиях войны прекратили противосоветское политиканство, с которым Советская власть вела и будет вести борьбу, и стали на религиозно-патриотический путь. Поэтому всем таким религиозным организациям предоставлена полная свобода удовлетворения своих религиозных потребностей в той мере, в какой предусматривает это Советская Конституция. Что это именно так, я привел митрополиту ШЕПТИЦКОМУ историю борьбы реакционно-монархических элементов во главе с патриархом Тихоном против Советской власти в начале революции и в период изъятия церковных ценностей в пользу голодающих. Рассказал также историю борьбы и разгрома автокефальной церкви на Украине, возглавлявшейся митрополитом Василием ЛИПКОВСКИМ в период 1921—1929 гг., которая, по существу, являлась политической контрреволюционной петлюровской организацией и сама признала это на своем соборе в 1929 году в г. Киеве.
"Я понимаю все это, — продолжал ШЕПТИЦКИЙ, — и оправдываю Советы в их борьбе с монархическим православием. Слышал также, что и автокефалисты-самосвяты политиканствовали. Все это достойно сожаления, ибо там, где церковь теряет вселенскость — нет церкви. Наша церковь держится на идее вселенскости и, исходя из этой идеи, я попытался было объединить православную церковь на Украине с греко-католической, но те же политиканствующие епископы, знаете, что они мне ответили? Покойный митрополит Алексей ГРОМАДСКИЙ, видите ли, вообще приписал разобщение между церквами гармонии божественного провидения, а о таких людях, как СИКОРСКИЙ, и говорить нечего, хотя я и не ставил себе целью объединение с его политиканской юрисдикцией".
Я ответил ШЕПТИЦКОМУ, что об этой его акции мне известно, но, по моему мнению, она безнадежно неосуществима.
"Но почему Вы думаете, что она неосуществима? — с азартом воскликнул ШЕПТИЦКИЙ, — эта акция не удалась мне, но пройдет 20—30 лет и Вы, т. е. Советы, осуществите ее сами".
Я улыбнулся на это и заметил, что мы не вмешиваемся во внутренние дела церкви, и объединение церквей вряд ли когда-нибудь будет входить в планы Советской власти, отделившей церковь от государства и считающей религию частным делом граждан.
"Но ведь Вы же объединили народы России, объединили украинский и русский народы. Почему бы не укрепить это объединение и по линии религиозной? Воссоединение украинского народа Западных областей с великой Украиной было бы только тогда органическим, когда бы украинцы были объединены и религиозно. Вот почему я думаю, что через 20—30 лет Вы сами это сделаете. Но почему Вы считаете, что это дело неосуществимо?" — настаивал ШЕПТИЦКИЙ.
Я ответил ШЕПТИЦКОМУ, что боюсь, как бы мое откровенное мнение по этому вопросу не вызвало бы у него чувства горечи.
"Тем более меня интересует Ваш ответ на этот вопрос. Горькая правда меня не оскорбит, а неправильное толкование Вами этого вопроса я отнесу только к Вашей неосведомленности, как человека нерелигиозного — не так ли?" — спросил ШЕПТИЦКИЙ.
Я заметил, что действительно являюсь человеком не механически, а сознательно нерелигиозным, воспитанным на философии диалектического материализма, хотя принадлежу к тому поколению, которое начало свою жизнь с молитвы "Отче наш". Именно поэтому мой ответ, подчеркнул я, хоть и будет горьким, но зато он будет объективным и, по моему мнению, правильным. Я также подчеркнул ШЕПТИЦКОМУ, что по этому вопросу высказываю свое мнение, как украинец — частный человек, а не как представитель власти.
"Меня очень увлекает наша непривычная для меня дискуссия, и я слушаю Вас с удовольствием", — поощрял меня ШЕПТИЦКИЙ.
Сущность моего ответа по затронутому вопросу сводилась к тому, что объединение между православной церковью на великой Украине и греко-католической церковью Западной Украины под главенством Папы Римского не может быть осуществимо по той причине, что наш верующий народ воспитан на религиозно-патриотических традициях митрополита Петра МОГИЛЫ, который боролся с унией, как с изменой народу и православию. Верующие Западной Украины воспитывались на традициях митрополита Михаила РОГОЗЫ, продавшего православие католицизму и полякам. Поэтому какое бы то ни было объединение этих церквей, возможно только, как возвращение униатов в юрисдикцию православия, но отнюдь не наоборот.
Советская власть органически воссоединила украинский народ великой Украины и Западной Украины, но никакого объединения у нас, воспитанных на патриотических традициях Богдана ХМЕЛЬНИЦКОГО, с теми элементами, которые воспитаны в духе изменника Ивана МАЗЕПЫ, быть не может. Кстати сказать, в Западной Украине, как это я видел уже теперь, в оккупационных учреждениях, везде стояли бюсты МАЗЕПЫ. (Такой бюст до сих пор стоит в кабинете Уполномоченного по делам религиозных культов Львовского Облисполкома). Эпигоны Ивана МАЗЕПЫ, пытавшегося продать Украину шведам, в наше время стали ландскнехтами и агентурой немецких оккупантов и вместе с ними уничтожали украинский народ, пытаясь поработить его. Нас спас только союз с братским русским народом, с которым воссоединил Украину Богдан ХМЕЛЬНИЦКИЙ, а Советская власть сделала этот союз между украинцами и русскими идейно-органическим. Без этого братского союза, как это должно быть очевидным теперь для всех здравомыслящих людей, Украина была бы в рабстве немецких оккупантов.
"О, для этих горьких слов Вы имеете все основания (Ви маете повну рацію)", - ответил мне ШЕПТИЦКИЙ, и далее с увлечением продолжал: "Я приветствую братский союз между украинцами и русскими, я люблю русский народ, люблю его литературу, знаю ее, знаю лучших представителей русской интеллигенции. Братский союз и единение между украинцами и русскими стало теперь силой, объединяющей всех славян в борьбе с немцами. На немцев многие украинцы возлагали большие надежды, но обманулись в этом, ибо немцы стали не те. Это немцы не ГЕТЕ, дети не тех лучших представителей немецкой нации, которые создали немецкую философию, культуру. Это люди, воспитанные на "Майн Кампф" Гитлера.
У меня был Андрей МЕЛЬНИК в начале оккупации — приносил подписать меморандум Гитлеру об облегчении положения украинского народа. Я подписал этот меморандум, но сказал МЕЛЬНИКУ, что от Гитлера пусть он ничего хорошего не ждет, потому что теперь ясно, что вся его политика содержится в его "Майн Кампф". Эту политику он проводит последовательно и жестоко везде, в том числе и на Украине.
Немцы подсылали своих людей и ко мне, подсылали тех немцев, которые служили в "Сичевых стрельцах", в "УГА" и хорошо владели украинским языком. Были у меня КОХ, ВЕХТЕР, БИЗАНЦ. Я не церемонился с ними и прямо упрекал их в том, что они относятся к народу, как к скоту, как к военной добыче, а знаете, что они мне отвечали? — они упрекали меня в том, как это я — потомственный аристократ, граф, забыл долг вежливости и на их "вежливость" отвечаю невежливыми упреками. Хороша их вежливость! Я бы очень хотел, чтобы Вы незримо тогда присутствовали при моем разговоре с этими немцами, — Вы бы увидели мое действительное к ним отношение.
Вы, очевидно, читали послания, напечатанные в газетах за моей подписью с призывами молиться за немцев и поддерживать их. Вы думаете, я их писал? Ничего этого не было. Вот, пожалуйста, газета "Українські щоденні вісті" от 5.7.[19]41 г., в ней напечатано "Слово митрополита к духовенству и верующим архиепархии" за моей подписью. Я не писал такого воззвания. Вы можете мне не поверить, но прошу Вас обратить внимание: здесь внизу обращения написано: "С архи¬епархиальных ведомостей за июль месяц 1941 года" — проверьте, пожалуйста, — этих архиепархиальных ведомостей и в природе нет. Вообще же эти немцы писали то, что находили для себя нужным, а не то, что хотели люди.
Я благодарю господа, что все это теперь прошло. Я искренне рад, что Советская власть освободила нас от этих немцев, и об этой радости и об обязанностях, вытекающих из нее, говорил и говорю верующим и духовенству. Не далее, как сегодня у меня состоялся собор местного духовенства и некоторых приезжих. Такие соборы у меня бывают каждый четверг. Так вот, я поучал их, как нужно быть благодарным и покорным Советской власти, ниспосланной нам богом, и духовенство с искренностью воспринимало и воспринимает мои поучения.
Я надеюсь, что Советская власть ничем теперь не возбудит нашего к ней недовольства и будет внимательна к нуждам верующих, хотя в этом вопросе здесь, во Львове, и не все идет гладко. Взять хотя бы вопрос о больнице по ул. Петра СКАРГИ. Не потому, что это больница моего имени, но местная власть хочет из нее сделать поликлинику для ответственных работников Обкома и Облисполкома, т. е., видимо, для 30—35 человек. Между тем, там лечится до 100 человек больных, а в каплице, которую хотят закрыть, за полгода говело до 4.000 человек. Неужели нельзя для поликлиники ответственных работников подыскать другое помещение? Или такой вопрос — монахиням, работающим в больницах и госпиталях, запрещено во время работы носить монашеское одеяние, а между тем монашеский устав не разрешает снимать его. Такое распоряжение равносильно запрещению монахиням работать в больницах и госпиталях. Нужно ли это делать?".
Я предложил митрополиту ШЕПТИЦКОМУ по всем вопросам, которые вызывают его неудовлетворение, сноситься письменно или посылать своих представителей в Киев, где эти вопросы надлежащими инстанциями будут разрешаться объективно.
Время беседы с митрополитом затягивалось, поэтому, спросив ШЕПТИЦКОГО, не утомила ли его беседа, я выразил свое удовлетворение тем его отношением к Советской власти, какое он высказал. При этом я подчеркнул, что это его отношение явится основой взаимопонимания, которое исключит какие бы то ни было осложнения между греко-католической церковью и Советской властью, однако, я тут же заметил ему, что среди духовенства греко-католической церкви есть элементы, которые под церковным прикрытием проводят борьбу с Советской властью в лагере украинских националистов и, в частности, помогают бандеровским бандам.
"Я сомневаюсь в этом, но судите сами таких людей, и я их осужу, ибо бандеровщина — это вредное явление, с которым нужно бороться. Хотите — я пошлю своих священников в леса, чтобы они уговорили этих слепых людей прекратить борьбу с Советской властью и возвратиться к мирному труду. Не подумайте, что я хочу стать орденоносцем, но сделаю это потому, что считаю бандеровщину большим злом для народа", — сказал ШЕПТИЦКИЙ.
Я спросил, известно ли ему, что Правительство Украины еще весной этого года издало к бандеровцам т. н. УПА, а также к УНРА обращение, в котором призывало их прекратить борьбу с Советской властью и возвратиться по домам. Их заблуждения Советской властью будут прощены, и они могут мирно продолжать свой труд.
"А кто подписал это обращение?" — спросил ШЕПТИЦКИЙ.
Я ответил, что обращение подписано председателем Верховного Совета УССР тов. М.С. ГРЕЧУХА и председателем СНК УССР тов. Н.С. ХРУЩЕВЫМ.
"О, это очень и очень важно, и я приветствую это обращение, но учтите — если оно подписано не государственными мужами, а просто каким-либо органом Советской власти, тогда для людей Западной Украины это обращение не будет иметь значения, ибо у нас привыкли верить живым людям — представителям власти, а не органам ее. Я очень прошу Вас прислать мне это обращение для ознакомления, и я подумаю, что можно сделать для борьбы с бандеровским злом, которое усугубляет положение и без того исстрадавшегося народа".
Я попросил разрешения ШЕПТИЦКОГО задать ему нес¬колько конкретных вопросов (по плану), на что он, несмотря на явное утомление, охотно согласился. Я задал ему следующие вопросы:
1. Имел ли ШЕПТИЦКИЙ в период оккупации связь с Ватиканом и Папой Римским, и какие указания получал он из Рима об отношении к оккупантам.
2. Выступал ли ШЕПТИЦКИЙ, как глава христианской с протестом перед оккупантами против массового истребления ни в чем неповинного народа на захваченной немцами территории, когда и в какой форме.
3. Каково отношение ШЕПТИЦКОГО к бежавшим с оккупантами греко-католическим священникам, и будут ли применены к ним церковно-каноническое санкции.
На каждый из этих вопросов ШЕПТИЦКИЙ последовательно ответил так:
"С Ватиканом я имел связь, писал туда о том, что из себя представляют современные немцы. Особенно много писал своему епископу в Риме — БУЧКО. Все эти, как и многие другие документы, в том числе и меморандум к Гитлеру сохраняются в моем архиве. А надо Вам знать, что я очень увлекаюсь собиранием разных документов. Сожалею только, что они у меня в большом беспорядке. Так вот, связь с Римом у меня была, но из Рима я ничего не получал, за исключением какого-то не имеющего значения указания о браках. Я очень хотел бы, чтобы Вы прочли мои письма к епископу БУЧКО. Вы бы там нашли подтверждение моих слов о том, как я отношусь к немцам.
Выступал ли я, как глава христианской церкви перед оккупантами с протестом против истребления ни в чем неповинных людей? Конечно, выступал, протестовал, как я Вам уже говорил — в разговорах с КОХОМ, ВЕХТЕРОМ, БИЗАНЦЕМ и другими немцами, но это было гласом вопиющего в пустыне. Иные протесты, если бы я даже мог с ними выступать, они имели бы такие же последствия.
К священникам, которые бежали с оккупантами, я отношусь так, как военные начальники относятся к тем солдатам, которые покидают свой пост. Я издал распоряжение, запрещавшее священникам покидать свои приходы и бежать с немцами. Некоторые священники нарушили мой приказ, но я их исключил из своей иерархии, как нарушителей, и они теперь не являются моими священниками. Своего отношения к ним я не изменю, если бы они и возвратились обратно".
Во время пребывания во Львове, из материалов УНКГБ я узнал, что в дивизию "СС-Галиция" ШЕПТИЦКИМ были назначены в качестве духовников ряд униатских священников во главе с Василием ЛАБОЙ. Кроме того, известно, что ШЕПТИЦКИЙ будто благословлял дивизию "СС-Галиция" на борьбу с большевизмом. Я счел уместным задать ему в удобной форме об этом вопрос. ШЕПТИЦКИЙ ответил:
"Дивизию "СС-Галиция" я не благословлял на борьбу с большевизмом. Это был 1943 год, когда отношение к немцам было уже определенно отрицательное. Но священник Василий ЛАБА, который является другом полковника БИЗАНЦА, получил от него приглашение стать главным духовником дивизии. Его и некоторых других священников я благословлял, но не на борьбу с большевизмом, а на то, чтобы они своим пастырским словом облегчали страдания людей, насильно мобилизованных немцами".
И, наконец, на последний мой вопрос — проводит ли греко-католическая церковь какую-либо религиозно-патриотическую работу, ШЕПТИЦКИЙ ответил: "Конечно, проводит и будет проводить, но пока эта работа сводится к тому, что я лично, мои епископы и священники проповедуют верующим подчиняться Советской власти, богом нам данной, помогать ей во всем том, что не противоречит духу церковному. Было бы хорошо, если бы мы могли печатать в типографии свои послания, издавать свои архиепархиальные ведомости со статьями соответствующего содержания, но, к сожалению, у нас отобрали типографию. Материальной помощи, сколько-нибудь значительной, мы оказать стране пока не можем, так как наш народ и духовенство страшно обнищали, и к тому же мы не имеем советских денег, а злотые не обменивают в банках на рубли. О религиозно-патриотической деятельности православного духовенства мне известно, и этот его долг перед родиной я оправдываю".
В дальнейшем я кратко информировал ШЕПТИЦКОГО о предстоящей регистрации приходов, а также о порядке такой регистрации.
Беседа с ШЕПТИЦКИМ продолжалась больше двух часов.
Извинившись, что я утомил его такой длительной беседой, я поблагодарил ШЕПТИЦКОГО за радушный прием. С особо подчеркнутой приветливостью прощаясь со мной, ШЕПТИЦКИЙ сказал:
"Я очень рад нашей искренней беседе. 45 лет я являюсь митрополитом греко-католической церкви и впервые встречаюсь с украинцем из великой Украины, который не упрекал меня в том, что я являюсь каким-то раскольником, еретиком. До сих пор, когда ко мне приходили из Украины люди, а их было много, — они сперва выказывали мне знаки своего уважения и даже преклонения, но затем упрекали меня, говоря: "А все-таки Вы же еретик". С Вашей же стороны я вижу объективное к себе отношение. Тем более для меня это ценно, что Вы являетесь официальным представителем Советской власти. Я утешаю себя надеждой на то, что с Вами я беседую не в последний раз".
Я пожал протянутые скрюченные, мертвенно-бледные пальцы старика и вышел. Разговор с ШЕПТИЦКИМ происходил на украинском языке.
Провожал меня из квартиры ШЕПТИЦКОГО тот же КОТИВ. Когда мы выходили из приемной ШЕПТИЦКОГО, КОТИВ заметил: "За моей памяти владыка митрополит почти впервые так долго беседовал с гостем. Это знак особого к Вам уважения". Прогуливаясь со мной за оградой монастыря Святого Юра, КОТИВ рассказал, что он близкий человек к митрополиту ШЕПТИЦКОМУ, который и воспитал его.
В беседе со мной КОТИВ держался намеренно доверительного тона с тем, очевидно, чтобы расположить меня к себе. Я отвечал ему тем же. Как близкому человеку к митрополиту, я сказал КОТИВУ, что весьма тронут задушевным приемом и беседой его экселенции. Посоветовал КОТИВУ — в случае возникновения каких-либо конфликтов с местной властью, обращаться за окончательным решением вопросов в Киев. [...] Я приглашал его с такими вопросами приезжать в г. Киев лично, на что он охотно согласился.
Из беседы с митрополитом ШЕПТИЦКИМ я делаю следующие выводы:
1. Намеренно подчеркнутое радушие и любезность ШЕПТИЦКОГО, оказанные им при приеме представителя Советской власти, а также изъявление им своих просоветских настроений, — следует рассматривать не только как "знамение времени", но и как безусловный перелом, который вольно или невольно произошел в ШЕПТИЦКОМ в результате разочарования его в немцах, с одной стороны, и с другой — благодаря могуществу Советской власти и Красной Армии, разгромившей оккупантов. Этому также способствовала наша тактика в области церковной политики.
2. ШЕПТИЦКИЙ трезво оценивает политическое положение СССР и не надеется на какую-либо призрачную международную комбинацию в результате войны, при которой он мог бы очутиться вне советской территории. Он убежден в банкротстве украинских националистов и для него понятна вся бесперспективность их борьбы с Советской властью. Все это вместе взятое заставляет ШЕПТИЦКОГО, — не порывая моральной связи с украинскими националистами мельниковского типа, — демонстрировать перед нами свои просоветские настроения и искать контакта, вплоть даже до того, чтобы в удобной для себя форме приобщиться к борьбе с бандеровским движением, к которому он относится, безусловно, отрицательно.
3. В областях Западной Украины, где религиозность населения остается чрезвычайно повышенной и где господство униатов, при наличии подавляющего большинства униатских приходов, является главенствующим, авторитет митрополита ШЕПТИЦКОГО продолжает быть незыблемым.
Исходя из всех этих обстоятельств, нам следует изыскать форму, в которой можно было бы использовать ШЕПТИЦКОГО для укрепления нашего влияния в широких массах населения Западной Украины, а также для борьбы с бандеровским движением.
С точки зрения тактической, ШЕПТИЦКОГО не следует баловать частыми к нему визитами представителей власти. Однако, надо почаще, под тем или иным предлогом, вытягивать его представителей в г. Киев, где их удобнее будет обрабатывать, [...] с тем, чтобы подчинить униатскую церковь нашему влиянию.
Нашу тактику в довоенный период, исключавшую личный контакт с ШЕПТИЦКИМ, я считаю ошибочной.
ПОДПОЛКОВНИК ГОСУДАРСТВЕННОЙ
БЕЗОПАСНОСТИ
(Карин)
"___" сентября 1944 г.
г. Киев.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
