obshalka

Украина – Русь?

«Мы привыкли именовать себя этим словом. но ведь оно, в сущности, клеймо…»
Александр Гортензиус

С тех пор как на востоке Европы сформировалась православная русская цивилизация, она постоянно была и остается объектом целенаправленной ассимиляторской экспансии с Запада. После распада Киевской Руси дерусификация её западных окраин привела к формированию особой этнической группы – галичан, фактически отпавших от восточнославянской и примкнувших к западнославянской общности.

К концу XIX в., когда процессы культурно-языкового взаимодействия перестали носить стихийный характер и превратились в инструмент сознательной геополитической манипуляции, этот вестернизированный народ вкупе с доморощенными революционерами-западниками традиционной Руси стали главной опорой для осуществления проекта дерусификации остальной Малороссии. С тех пор любое сопротивление западной экспансии остающихся русскими по сознанию жителей Южной Руси интерпретируется как проявление «великодержавного шовинизма», а действия по сохранению общерусского единства объявляются «русификацией».

Очерк 1. Русификация… Руси?

Позиция официальной украинской идеологии, конформистски принятая большинством учёных-гуманитариев, сводится к следующему тезису: вестернизация, проводимая украинскими властями под видом «украинизации», это естественная реакция на политику «русификации», веками осуществлявшуюся имперской властью – сначала российской, а затем советской. В качестве аксиомы, не требующей доказательств, эта идеологема превалирует в школьных и вузовских учебниках, в публикациях украинских СМИ, причем отнюдь не только националистических. Дошло до того, что термин «русификация» стали использовать при описании процессов, происходивших ещё в XVII-XVIII веках, то есть в те времена, когда предки украинцев считали себя русскими, а территория, которую они населяли, считалась Русью.

В те, ещё не подвергшиеся глубинной секуляризации века понятие «русский» чётко ассоциировалось с принадлежностью к православной вере и в значительно меньшей степени увязывалось с фактором «крови». К примеру, русский, перешедший в католичество, в глазах своих соплеменников становился чужим, «ляхом», и наоборот, турок, татарин или европеец по рождению, приняв православную веру, превращался для русских в своего. Если о татарах ещё можно сказать, что в то время они подвергались русификации (равно как и о поляках, перешедших в православную веру), то говорить о русификации тех, кто никогда не переставал считать себя русским и православным, просто нелепо.

И вдвойне абсурдно это звучит, если вспомнить, что именно на Левобережье Днепра, перешедшем под контроль Московского государства, жители Южной Руси, освободившись от ассимиляторского пресса со стороны Польши и латинства и получив возможность беспрепятственно развивать свою русскую идентичность, сумели консолидироваться в отдельный малороссийский этнос (сегодня называемый украинским) и сформировать собственный литературный язык.

Попутно заметим, что непосредственное культурное влияние великороссов на процессы, происходившие в Южной Руси в XVII нач. XVIII в., было несоизмеримо меньшим по сравнению с влиянием самих малороссов на развитие культуры и литературного языка формирующейся Российской Империи.

Это несомненный факт для большинства учёных-славистов, в числе которых и не скрывавший своих симпатий к украинским националистам, украинец по происхождению Юрий Шевелёв. Бежавший после войны на Запад, в течение многих лет являвшийся профессором Гарвардского и Колумбийского университетов, Шевелёв признавал, что в XVII веке церковнославянский язык, использовавшийся в качестве литературного православной элитой Южной Руси, был «общим наследием всех православных славян» и «не мог основываться на собственно украинском фундаменте». Поскольку религия (а следовательно, и язык богослужебных текстов) была в то время важнейшей составляющей этнической идентичности, расхождения между языками, бытовавшими в «низких» сферах, не вели к этническим разделениям между восточными славянами. Нельзя также не учитывать, что южнорусская «прóста мова» еще не была достаточно унифицирована, чтобы восприниматься в качестве единого языка всех жителей Южной Руси. В зависимости от региона «проста мова» выступала в качественно разных версиях: надднестрянской, надсянской, лемковской, бойковской, западнополесской, буковинско-покутсткой, гуцульской, нескольких волынских, закарпатских, подольских и северо-восточной (левобережной). С конца XVI – начала XVII в., но особенно после воссоединения русских земель, последний из перечисленных диалектов становится доминирующим, и, поскольку на левый берег Днепра мигрируют значительные массы притесняемых поляками православных с Правобережья – носителей более мелких и более слабых говоров, он начинает активно выполнять унификаторские функции. Как ни враждебно относился к российской государственности Шевелёв-политик, Шевелёв-учёный не мог игнорировать очевидные факты, суть которых сводится к следующему: южнорусские племена имели бы минимальные шансы объединиться в единый народ, если бы Московское государство не гарантировало им возможность беспрепятственно возрождать свою русскую идентичность.

Именно левобережное Приднепровье в составе Московского государства стало тем котлом, где из южнорусских племен окончательно сплавился малороссийский этнос. Следовательно, нравится это кому-то или не нравится, генетически малороссы – это народ русский, а значит русифицировать его (употребляя этот термин в научном, а не в идеологическом смысле) в принципе было невозможно. Иначе всех тех подвижников, кто закладывал фундамент малороссийской самобытности в XVII-XVIII вв., в том числе и таких признанных литературных гениев, как Василий Григорович-Барский, Димитрий Туптало (он же святитель Димитрий Ростовский) и Григорий Сковорода, пришлось бы считать… «русификаторами».

В независимой Украине их сочинения, равно как и памятники устной народной литературы того решающего для становления малороссийского этноса периода (прежде всего героические думы), издаются исключительно в переводе на современный украинский язык. Зачем это делается, понятно: если бы украинский читатель имел возможность читать их в оригинале, националистам было бы значительно труднее вводить его в заблуждение. Так как даже человек с невысоким уровнем образования легко заметил бы, что все эти авторы писали практически на том же языке, что и московские, и рязанские, и владимирские, и новгородские, и что этот язык значительно дальше отстоит от современного украинского, чем от современного русского.

К месту будет отметить такой красноречивый факт: несколько лет назад «Странствия» Василия Григоровича-Барского почти одновременно были изданы в Киеве и в Москве. Киевское издание вышло в переводе на современный украинский язык, а московское – в оригинале. Выходит, настоящий (а не препарированный в идеологических целях) Григорович-Барский ближе нынешним россиянам, чем украинцам?

Но о нынешнем времени разговор впереди, а пока вернёмся в XVII-XVIII века. Остаётся выяснить, что же всё-таки имеют в виду под русификацией, якобы происходившей в то время на Южной Руси, ретивые борцы с «российским великодержавием»? За что, собственно, клеймят они «клятых москалей»?

Если следовать их логике, то придётся признать, что до воссоединения русских земель, то есть на территории Речи Посполитой, существовала некая культурно процветающая Украина, которая, войдя в состав Московского государства, подверглась культурной и языковой деградации. Но тогда сразу возникает вопрос: если в польском государстве «украинцы» процветали, почему они, не переставая, протестовали и бунтовали против поляков? Может, процветали всё-таки не они?

За консультацией снова обратимся к профессору Шевелёву:

«Включення всієї України — за винятком невеликих порубіжних областей, що належали Угорщині, Молдавії та Московщині, — до складу Польщі (1569 р.) відчинило ворота для експансії польського етнічного та мовного елементу на її терени. (…)

Українці зіткнулися з польщизною та латиною як урядовими мовами відразу по Люблинській унії. Вони висловлювали свою незгоду з цим 1569, 1571, 1577 рр. і пізніше час від часу аж до 1645 р.; у відповідь уряд гарантував ужиток руської мови в урядуванні та в суді на вимогу сторін (привілеї 1569, 1591, 1638, 1681 рр.), однак через ігнорування урядовцями як вимог української шляхти, так і власних гарантій (здебільшого), польська мова (вкупі з латиною) невдовзі стала офіційною de facto. Наприклад, із-поміж 172 книг житомирських судових актів за період із 1582 р. по 1776 р. руською мовою ведено 3, руською та польською впереміж — 13, польською — 130, латинською — 1, латинською та польською впереміж — 25. (…)

У книговиданні польські та латинські назви також мали величезну перевагу над скромною кількістю книг, друкованих руською та церковнослов’янською мовами».

Получается: то, что Шевелев характеризует как «польщизна», как раз и мило сердцу современных украинских националистов. Правда, свои симпатии они теперь камуфлируют более изящным на их вкус определением – «европейская традиция». Суть от этого не меняется: то, что они называют «русификацией» – не что иное как деполонизация и делатинизация – процессы, действительно имевшие место и на самом деле административно поощрявшиеся в Московском государстве и в Российской империи. Судя по тому, как современные украинские националисты любят вворачивать в свою речь польские слова, им явно должен быть по душе продукт лингвистического творчества униатского епископа и иезуита Петра Скарги. Помимо богословской и миссионерской деятельности, Скарга знаменит своей борьбой с церковнославянским языком на Южной и Западной Руси; вместо него он пытался насаждать среди предков украинцев и белорусов переложенный на кириллицу… чистейший польский язык. Приведу небольшую цитату из его книги «Брестский собор и защита его», параллельно изданной на польском и «русском» (то бишь, разумеется, «украинском») языках:

«Jeszcze mieli nadziej? ich m. panowie pos?owie, i? si? mia?o do dobrego przywie??, gdy im te? sam i.m. pan woiewoda s?own? tako otuch? czyni?».

«Ешче мели надею ихъ милость панове послове, иж се мело до доброго прывести, кгды имъ тежъ самъ его милость панъ воєвода славъную такую отуху чинилъ».

Это не специально отобранная цитата – так «переведена» вся книга. Правда, убедиться в этом рядовому украинскому читателю пока что непросто: как-то не дошли ещё руки у нынешней националистической власти переиздать её, но, надо полагать, после возведения в ранг национального героя Ивана Выговского, Петру Скарге ждать своей очереди останется недолго. В отличие от его оппонента, талантливого писателя и православного монаха Иоанна Вышенского, как величайшую святыню своего народа отстаивавшего от посягательств униатов церковнославянский язык. Вот как он отвечал в послании тому же Петру Скарге:

«Сказую бо вам тайну великую: як диявол толикую завист имает на словенский язык, же ледве жив от гнЂва; рад бы его до щеты погубил и всю борбу свою на тое двигнул, да его обмерзит и во огиду и ненавист приведет. И што нЂкоторие наши на словенский язык хулят и не любят, да знаеши запевно, як того майстра дЂйством и рыганем духа его поднявши творят. Ато для того диавол на словенский язык борбу тую мает, зане ж ест плодоноснЂйший от всЂх языков и богу любимший: понеж без поганских хитростей и руководств, се ж ест кграматик, рыторык, диалектик и прочих коварств тщеславных, диавола въмЂстных, простым прилежным читанием, без всякого ухищрения, к богу приводит, простоту и смирение будует и духа святого подемлет».

Для малороссов считать насильниками-русификаторами Иоанна Вышенского и его духовных последователей Сковороду, Григоровичей-Барских, Гоголя, значило бы вольно или невольно становиться на позицию тех, для кого «европейские ценности» Петра Скарги выше собственной духовной традиции. Между тем, подобное поведение в XX веке стало типичным в советской и независимой Украине. Данный феномен откровенного ренегатства принято называть «украинизацией», хотя он предполагает экспансию отнюдь не традиционной украинской, а европейской (в последнее время – евроатлантической) культуры. «Украинизация» – это камуфляж для процесса, точное название которого «дерусификация», «украинизаторов» же точнее называть «дерусификаторами».

Частично дерусифицированная поляками Южная Русь после воссоединения с Московией получила новый импульс для возрождения русской традиции, но энергии, накопленной на то время Московским государством, оказалось недостаточно, чтобы в конфликте с враждебной Европой выстроить новую имперскую государственность в византийском стиле. Не рассчитавшее своих сил объединенное русское государство начало стремительно вестернизироваться. В России утверждались буржуазные нравы, что вело к фрагментации общества, в том числе и этнической. В какой-то момент начав воспринимать эти процессы как прямую угрозу российской государственности, царское правительство пыталось противостоять им, но в условиях коррозии православной духовной традиции, причинённой европейскими реформами, ему не на что уже было как следует опереться.

Арсений РОДЫНА

_________________
Я Родину свою люблю, а государство ненавижу!

А. Розенбаум