obshalka

«Горячая точка» у границ Украины.

Недавно в Приднестровье состоялись президентские выборы. Украина вслед за Евросоюзом заявила…

…об их нелегитимности. Тем не менее, ведущая автономную жизнь земля на Днестре существует и с этим приходится считаться. Редакция From-UA попытается с помощью серии публикаций, без симпатий ко всем сторонам затянувшегося конфликта, разобраться, что же происходит у границ Украины, чем это нам грозит и как с этим жить.

Кривые зеркала

Приднестровье – «ничья земля», затерявшаяся где-то в прошлом, в СССР, и блуждающая вдали от Украины, между Молдовой и Россией. Отчасти – экзотика, интерес к которой просыпается лишь изредка и ненадолго. Отчасти – безнадежные, Богом забытые задворки, притом неизвестно даже чьи... Именно таким видят Приднестровье большинство жителей Украины, даже жители близких к нему областей. И совершенно напрасно.

Потому что на этих задворках уже много лет идут очень любопытные процессы, последствия которых не сегодня-завтра могут ощутить все граждане нашего государства. Ведь Приднестровье, картинно «идущее в Россию», находится совсем рядом, его столица – Тирасполь – всего в 100 километрах от Одессы.

Иной вопрос, что процессы эти сразу не видны. Они идут тихо... и даже не то чтобы втайне, а скорее в тени. Чтобы понять их и оценить возможные последствия, нужно знать и понимать Приднестровье – очень своеобразный и очень «узловой» регион: то ли уменьшенную модель нашего общего и притом совсем недавнего тоталитарно-советского прошлого, то ли зернышко, из которого того и гляди прорастет что-то интересное и неожиданное. И вот когда прорастет, тогда-то вчерашние задворки и окажутся в центре внимания. Только бы зернышко не оказалось вдруг зубом дракона из легенды о Золотом руно... Не лучше ли, от греха, присмотреться к Приднестровью загодя?

Молдова и Приднестровье – воюющие сиамские близнецы. Враждуя, чтобы выжить, и живя, чтобы ненавидеть, две диктатуры на двух берегах Днестра обретают в противостоянии смысл существования. Примирение едва ли возможно, в нем для обеих сторон куда больше опасности чем, в любом, самом крайнем обострении конфликта; падение одного режима обрушит и другой, лишив его последней опоры. Основные посредники тоже вовсе не беспристрастно объективны – напротив, они люто соперничают друг с другом.

Ни одна из сторон до сего дня не смогла «продавить» устраивающий ее вариант урегулирования, а компромисс едва ли возможен как таковой. Равнодействующая этих сил способна лишь удерживать ситуацию в «тлеющей» фазе, загоняя Кишинев и Тирасполь все дальше и дальше в тупик взаимного неприятия. Оба режима, в равной степени тоталитарные, подобно двум одноименным полюсам магнита, испытывают сильнейшее отталкивание.

Как это началось

С началом обвала СССР и моды на суверенитеты, сотни средней руки вчерашних директоров и партсекретарей в одночасье ощутили себя феодальными сеньорами, полновластными хозяевами своих владений. Ощущение было сильным и приятным. Очень захотелось, чтобы праздник никогда не кончался. Не всем претендентам удалось удержаться на волне – но некоторым удача улыбнулась особенно широко...

Разумеется, вслух удачливые сеньоры об этом не говорили. Вслух, для общего пользования, они рассуждали – и рассуждают поныне – исключительно о вечном и духовном. О великой истории и славных предках. Об особом цивилизационном пути. О возрождении нации. О геополитике, ясное дело, они тоже говорят. О воле и духе народа. О свободе и о жертвах, которые придется принести во имя нее, и, конечно же, о преодолении проклятого прошлого. Еще очень часто говорили и говорят о Боге и о морали. Некоторые из этих новых феодалов первое время, до того, как дорвались до больших денег, даже сами иногда верили в то, что говорили, но потом это у них быстро прошло.

Когда наговорили много – достаточно много для того, чтобы прикрыть словами войну, кровь и грабеж – тогда начали убивать, воевать и грабить. Во имя высших ценностей,
разумеется. А пока рядовые той войны, барахтаясь в крови и дерьме, сражались друг с другом, генералы поделили добычу. Все прошло нормально – то есть так, как всегда и бывает в таких случаях. Дележ, в целом, удался.

А вот с государственным строительством дело как-то не пошло, не задалось оно, причем, на обоих берегах. Что, впрочем, тоже понятно: государству, для укоренения в истории, требуются основания посерьезнее, чем коммерческий интерес узкой группы лиц. Но ни Молдова, ни Приднестровье не имели таких оснований.

Два берега реки

Что такое правобережная Молдова? Кусок земли, слишком много раз переходивший из рук в руки, в итоге оказался как бы ничьим, не привязанным прочными узами ни к кому. Конформизм, готовность с легкостью сменить хозяев, убеждения, даже язык, готовность принять любую форму и любую роль при полном отсутствии собственного лица – вот что стало основой национального характера бессарабского молдаванина.

Вернейшие из нацменов, молдаване в СССР старательно мимикрировали под «настоящих советских», меняя фамилии на русские и демонстративно пренебрегая своими корнями и языком. Трудно было в те годы услышать больше пренебрежительных замечаний о молдаванах, их образе жизни и молдавском языке, чем от вчерашнего жителя глухого молдавского села, перебравшегося в Кишинев.

С той же легкостью – когда СССР зашатался – бессарабские молдаване отбросили прочь советский период своей истории. Увидев, что хозяйская рука Москвы разбита параличом, кишиневская элита поспешила оплевать ее, затоптав в грязь недавнее прошлое, демонстративно воспылав чувствами к «запрутским братьям» и объявив себя 100%-ными румынами. Конечно, подобное тогда случалось везде, и бывшие сочинители од в честь гениального Ленина заняли места не только в молдавском парламенте, но и в Верховной Раде. Но, пожалуй, нигде, кроме Молдовы, этот процесс не был столь быстрым, столь массовым и столь циничным.

А что такое левобережное Приднестровье, как не живой лоскут Украины, вырезанный из нее Сталиным?

Сначала была политическая игра, начатая в Кремле для возврата территорий бывшей Российской Империи, оккупированных Румынией в 1918 году. В ходе этой игры 12 октября 1924 г. появилось постановление ЦИК УССР, которым из части территории Балтского и Одесского округов Одесской губернии и Тульчинского округа Подольской губернии была образована Молдавская Автономная Советская Социалистическая Республика. Границей МАССР на западе и юго-западе была объявлена линия рек Прут и Дунай. Таким образом, в состав МАССР формально входила и оккупированная в то время Румынией Бессарабия.

Конечно же, МАССР была чисто пропагандистским ходом, а ее левобережная часть – витриной советского образа жизни, специально выстроенной для правого берега. Рекламировать жизнь в СССР на правом берегу было совсем не сложно – румыны, оккупировавшие Бессарабию, по свойственному этой нации обыкновению, вели себя в ней в точности по анекдоту про румынскую поваренную книгу, в которой все рецепты начинаются одними и теми же словами: «украдите кастрюлю». Одновременно с этим Румыния активно колонизировала Бессарабию, переселив в нее десятки тысяч семей из «исконно румынских» районов страны.

Помимо пропаганды, никаких реальных оснований для создания на территории Украины молдавской автономии не существовало. Но действительность быстренько подогнали под идеологические нужды – и даже молдаване были изысканы в требуемом количестве из числа сознательных товарищей, согласно спущенной из центра разнарядке. Как это делалось в те времена в СССР, рассказывать, наверное, не надо. Особо интересующихся отсылаю к статистике: к проценту молдавского населения, проживавшего на территории нынешнего Приднестровья в 1913 году, до образования МАССР, сразу после него и несколько лет спустя...

В 1940 году, после возвращения захваченных Румынией российских территорий в состав СССР и уже безо всяких консультаций с Украиной, исключительно волевым решением, спущенным из Москвы, МАССР преобразовали. Северную часть вернули в состав административных единиц Украины. К Украине же отошла и часть районов, возвращенных из-под румынской оккупации. А вот нынешнему Приднестровью повезло меньше – его, напротив, оторвали от Украины окончательно и объединили с Бессарабией, слепив из них «Молдавскую ССР», просуществовавшую до 1990 года – до выхода из ее состава «самопровозглашенной» ПМССР, позднее – ПМР: Приднестровской Молдавской Республики.

Все эти годы – все 50 лет, Приднестровье было в Советской Молдавии совершенно инородным телом. Конечно, рознь между правым и левым берегом, по принятой в СССР практике, старались приглушать и не замечать, но рознь была реальна, она зрела, и она вышла наружу в период «парада суверенитетов». После чего Приднестровье, совершенно естественно, пошло собственным, отличным от Молдовы путем.

Была ли это воля народа – тогда, в 1990 году, когда Приднестровье, собрав чрезвычайный съезд депутатов всех уровней, объявило о выходе из состава Молдовы? Да, несомненно, была. Два искусственно соединенных куска земли, с разной историей и очень разным, несмотря на формальное сходное по национальному составу, населением, всегда испытывали взаимное отталкивание и неприязнь. Жители Приднестровья, отторгнутые от Украины, всеми правдами и неправдами стремились обратно в нее и чувствовали себя чужими на правом берегу, в Бессарабии. Бессарабцы платили «левобережным» неприязнью и презрением. Исключение составляли город Бендеры и несколько правобережных сел, оказавшихся по духу вполне приднестровскими, и несколько молдавских сел на левом берегу, «приросших» к Молдове. К слову говоря, нынешний президент Молдовы Владимир Воронин – уроженец одного из этих левобережных сел.

Две независимости в одном тупике

Увы, отрекшись от советского наследия и взяв курс на Румынию, Молдова тут же провалилась между двумя стульями. Попытка «вернуться к историческим корням» обнаружила лишь отсутствие оных. Сменявшие друг друга маски прикрывали одну и ту же пустоту – безликость и несамостоятельность правителей Молдовы, растерянность и деградацию ее «низов». В итоге, не пристав ни к «цивилизованной Европе», ни к «братской Румынии», не сумев (пока, во всяком случае, не сумев) и вновь отдаться «братской России» – под покровительство и на прокорм, Молдова, обворованная и разоренная, вернулась к тому, от чего рвалась было «к свободе» в 1989-91. Бессарабов вернули под власть все той же партноменклатуры, притом наихудшей ее части – наиболее косной, криминализированной и безответственной.

Лишенная опоры, искусственная молдавская государственность балансирует на грани развала. Ее, с грехом пополам, кое-как держат на плаву несколько факторов. Во-первых, это массовый отъезд активной части населения. Вкупе с набирающим обороты механизмом полицейских репрессий, он позволяет удерживать под контролем ситуацию внутри страны, не допуская социального взрыва, однако призрак его, похожий на призрак коммунизма, но гораздо голоднее и злее, непрерывно маячит на политическом горизонте. Во-вторых, встречные претензии России, ЕС и Румынии: первых двух – на региональное лидерство, а последней – на поглощение Молдовы, которую в Румынии считают «отторгнутой территорией».

К слову, такими же «отторгнутыми территориями» считают в Бухаресте и некоторые области Украины – все то, что было хапнуто в 1918 и удерживалось до 1940, когда украденное попросили вернуть... Румынским аппетитам противостоят кишиневские политические элиты, которым уход в Румынию не сулит ничего хорошего – они просто сойдут со сцены, не выдержав конкуренции не то что на общенациональном, но даже на региональном уровне. Вся эта сложная конструкция колеблется в неустойчивом равновесии, напоминая акробата-эксцентрика, стоящего на целой колонне катающихся друг на друге цилиндров. Один из таких «цилиндров» – вялый конфликт на Днестре. Выдерни его резко – и акробат, скорее всего, просто не устоит.

Что же до ПМР, то ее власти, надо признать, в своих подходах к построению государственности всегда проявляли больше прагматизма и скепсиса, чем их молдавские коллеги-враги. Им не кружило головы нежданно-негаданно подаренное «международное признание», свалившееся на Молдову, как упавший с небес слиток золота. Последствия этого падения до сих пор мешают вчерашним партсекретарям, переставшим ощущать на плече руководящую длань Москвы, адекватно оценить ситуацию.

В отличие от них, приднестровские лидеры, провозглашая на словах стремление к независимости, всегда желали, и желают по сей день, только твердых гарантий для себя. Под эти гарантии они всегда были готовы отдаться кому угодно: Молдове, России, Украине. Иной вопрос, что договориться им пока что не удавалось ни с кем – но при этом и реализоваться как государство Приднестровье тоже не смогло. Ему, как и Молдове, в идейном плане оказалось не на что опереться. Ну, кроме разве что ностальгии по жизни в СССР и вечной темы молдавской агрессии 1992 года, инициаторами которой были объявлены «румынские националисты».

Эта, прямо скажем, хлипкая, основа приднестровской государственности за прошедшие полтора десятилетия изрядно себя изжила и ныне впала в глубокий кризис. Ее раздирают на куски внутренние противоречия. Замалчивание неудобных фактов плюс прямая ложь позволили в начале 90-х создать в сознании приднестровцев какое-то подобие государственной доктрины – но декорации давно истлели и разваливаются на куски буквально на глазах. Те же «румынские националисты» в роли вдохновителей агрессии 1992 года смотрятся крайне неубедительно – будто наспех вырезанные из картона. Что, впрочем, и не удивительно, поскольку весь «румынский национализм» был лишь маской, поспешно напяленной старыми функционерами КПСС, а карательные акции, организованные Молдовой против взбунтовавшегося Приднестровья, наследуют отнюдь не румынской политике 1917-18 годов.

Расстрелы мирных жителей Дубоссар и Бендер, минометные обстрелы дубоссарских жилых кварталов – по площадям, чтобы вселить ужас в местных жителей, дикая и бессмысленная бойня в Бендерах – вовсе не экспортный товар, завезенный из Бухареста. Это все родное, советское, это – прямое продолжение внутренней политики СССР, пятнадцатилетняя годовщина развала которого вызвала недавно очередную волну «державно-имперских» соплей. Их ближайший аналог – те же события в Новочеркасске 1962 года, а полумифические «румынские националисты» выступали тут просто как ряженые!

Вот только увидеть это родство ни в Кишиневе, ни в Тирасполе не хотят, подменяя реальность мифами: о «румынском национализме», с одной стороны, и об «имперской политике России» (это в 89-92 годах-то!) – с другой. Что, впрочем, тоже понятно – освобожденный от идеологической шелухи анализ событий 1989-92 годов еще и сегодня смертельно опасен как для тираспольских, так и для кишиневских политических элит. Ни на одном из берегов еще не сменились поколения политиков, и там и там по большей части правят бал выходцы из старой партийно-хозяйственной номенклатуры, из МВД и КГБ, из верхушки комсомола... Да и младое политическое племя, представителей которого можно буквально пересчитать по пальцам – тоже по большей части сыновья все тех же древних рептилий эпохи «развитого социализма», притом не только в кровно-родственном, но и в идейном плане.

Конфликт между партийными кадрами ЦК КПМ и левобережным директоратом – вот что заложило полтора десятилетия назад основу противостояния на Днестре. А убежденность,
привитая тем и другим в рамках советской системы, святая вера в свое феодальное право владеть и управлять «быдлом», которое, буде оно взбунтуется, можно и нужно вразумлять всеми средствами, включая и расстрел бунтовщиков, как раз и породила смуту начала 90-х, закончившуюся войной.

Не слишком удается Тирасполю и эксплуатация ностальгии по Советскому Союзу. Мешают несколько факторов. Приднестровская элита очень хочет уйти от репутации маргиналов – а слишком явная ностальгия по СССР смотрится сегодня как дурной тон даже в России. Это позволительно только крайним экстремистам, тем, кому в смысле репутации терять в общем-то нечего. И еще: как прикажете убедительно ностальгировать по советским временам и одновременно проводить сплошную, «под ноль», приватизацию? С другой стороны – хвататься-то больше не за что! Тоску по СССР пытаются маскировать фиговым листком «единства с Россией», но и это смотрится крайне неубедительно.

Да, во всякий удобный момент приднестровские власти мямлят что-то энтузиазное, но, увы, маловразумительное о российской поддержке и сближении с Россией. Вот только один, весьма важный факт официальный Тирасполь неизменно замалчивает: никакой официальной, на государственном уровне, российской поддержки идея отделения Приднестровья от Молдовы никогда, ни на миг, за все 16 лет существования ПМР не получала. Прямую поддержку Приднестровью оказывали и оказывают либо маргиналы от российской политики, полностью изолированные в самой России от всякой реальной власти и потому не несущие никакой ответственности за свои заявления, зачастую похожие на бред, либо мелкие авантюристы (для крупных Приднестровье, по российским масштабам, слишком незначительно), пытающиеся сорвать денежный куш «за лоббирование интересов ПМР в России». Провести черту между одними и другими бывает непросто, поскольку политический цирк зачастую обслуживает подковерные финансовые аферы, а те, в свою очередь, подкармливают своих коверных.

Такова реальность – простая и грубая. Все прочие национально-геополитические изыски, как с одной, так и с другой стороны, все эти вялотекущие национализмы и интернационализмы, публичная, напоказ, любовь к России и столь же публичная тяга к европейским ценностям, «славянское братство», наспех сколоченное из маргинальных элементов и замороченных тинейджеров на левом берегу, и «путь в Европу», прокладываемый бандитами и функционерами КПСС на правом – все это не более чем пропагандистские инструменты в борьбе за деньги и власть.

Борьба же идет между право- и левобережными посткоммунистическими группировками, похожими друг на друга как две капли воды и потому конкурирующими друг с другом особенно люто – жизненное пространство-то у них одно... Так что вовсе не случайно противостояние между Кишиневом и Тирасполем обострилось до предела именно на волне реставрации, когда оба режима достигли максимальной точки возврата к реалиям СССР: в Кишиневе пришли к власти неокоммунисты самого экстремистско-диктаторского толка во главе с Владимиром Ворониным, а в Тирасполе окончательно оформилась радикально-президентская республика, скроенная, как костюм по мерке, под Игоря Смирнова.

После чего на обоих берегах возродились все самые тоталитарные советские клише. И сегодня что в Молдове, что в Приднестровье предпринимаются немалые усилия для укрепления и увековечения этих вынутых из нафталина форм «общественной жизни», лишь немного загримированных в духе времени. Никаких иных идей в запасе, увы, нет.

Украине так или иначе приходится считаться с ведущей автономную жизнь землей на Днестре и…

…ее соседями. Редакция From-UA продолжает публикацию материала, цель которого – разобраться, без симпатий ко всем сторонам затянувшегося конфликта, что же происходит у границ Украины, чем это нам грозит и как с этим жить. Первую часть предлагаемого вниманию читателей материала можно прочесть здесь.

Берег правый: Молдаванбаши

Формально в Молдове сегодня парламентская республика. Депутатские мандаты поделены между правящей Компартией (ПКРМ), де-факто являющейся собственностью нынешнего президента Владимира Воронина, и «конструктивной оппозицией» в лице Христианско-демократической партии (ХДНП), столь же безраздельно принадлежащей
Юрию Рошке. Прочие политические карлики, в том числе и вошедшие в парламент, каким-либо реальным влиянием не обладают вовсе. Зато они создают возню и шуршание, заменяющее в Молдове политическую жизнь.

На момент установления этого паритета, наступившего после выборов 2001 года, ХДНП, хотя и обладавшая явным меньшинством в парламенте, была традиционной властительницей уличной митинговой стихии. Власть эта была тогда достаточно велика, чтобы с ХДНП некоторое время всерьез считались – но сегодня и ее влияние мало-помалу сходит на нет.

Коммунисты в Молдове уже укрепились. Они чувствуют себя гораздо увереннее, чем 6 лет назад. Их уже почти не волнует общественное мнение ни в Молдове, ни вне ее, поскольку противоречивые интересы внешних игроков всегда позволят им сманеврировать, удержать власть и даже получить международную поддержку. Сегодня они уже готовы жестко, без оглядки на чьи-то осуждающие заявления, подавить любые уличные протесты, их уже не устрашат ни массовые аресты, ни пролившаяся кровь. Словом, времена изменились и шутки кончились, и это понимают все, в том числе и вчерашние демонстранты.

А потому ХДНП уже никогда не выведет на улицы 30-50 тысяч человек – а если и выведет кого-то, то репрессии последуют весьма жесткие. И не только против рядовых демонстрантов, но и против лидеров ХДНП, сидящих в парламенте, причем даже парламентская неприкосновенность их не спасет.

Когда нет ни репутации, ни морали, то жизнь проста, и цели просты, и средства их достижения просты, но эффективны. К примеру, Кишинев совершенно не смущает тот факт, что Молдова проиграла уже около полусотни исков в Европейском суде по правам человека и вскоре неизбежно проиграет еще примерно 200 таких же дел. «Наплевать, заплатим, – рассуждают в президентском дворце. – Тем более, что и заплатим, по сути, не мы, а те, о чьих "правах" так пекутся в Страсбурге. Ведь платят-то по искам из бюджета Молдовы – то есть из налогов, собираемых с них же».

Примерно так, наверное, рассуждают в Кишиневе – и тут же отдают указание прокуратуре: разослать адвокатам официальное предупреждение о том, что отныне подготовка документов для возбуждения иска в Европейском суде автоматически повлечет за собой возбуждение против подготовившего их юриста уголовного дела по статьям об антигосударственной деятельности. И оно было разослано. Примерно полгода назад.

Сегодня Молдова уже совершенно отчетливо напоминает... нет-нет, не Гаити времен Дювалье. И не Северную Корею. И, конечно же, не Белоруссию – там, при всех «бацькиных» перехлестах, все гораздо благополучней и гораздо демократичней. Сегодня Молдова напоминает СССР позднебрежневской эпохи: с лидером, впавшим в маразм, но наделенным, тем не менее, всей полнотой власти, с картинной постоянной борьбой против коварных внешних и внутренних врагов – и с полнейшим разрывом между парадными декларациями и неприглядной реальностью.

Атрибуты кишиневской демократии превращены в пустую формальность. Парламентская фракция ПКРМ по звонку из президентского дворца безропотно проголосует за все, что угодно. Вся реальная власть сосредоточена в руках президента Воронина – дряхлеющего, но не выпускающего бразды правления из рук – и его ближайшего окружения. При этом, формально, по конституции, Воронин обладает весьма ограниченными полномочиями как президент и, как следствие, ничем не рискует и не несет никакой ответственности – совершенно в духе покойной КПСС. Но как хозяин парламентского большинства – он абсолютный диктатор Молдовы.

Его власть – теневая, он действует через посредников: управляемый парламент, карманную прокуратуру, суды, озвучивающие любое решение, спущенное сверху, полицию и спецслужбы, арестовывающие любого, кто неугоден властям, по любому, тут же сфабрикованному обвинению. Полумилицейское-полукриминальное прошлое нынешнего молдавского президента – бывшего министра МВД, чье восхождение на вершину власти было, в свое время, оплачено деньгами ОПГ Григория Карамалака, сформировало такое же полументовское-полууголовное настоящее в пределах всей «Республики Молдова».

Подлинные реалии молдавской жизни – аресты и исчезновения неугодных режиму лиц, карательная психиатрия, жесткий полицейский прессинг, судебный произвол, всевластие диктатора и его окружения – и полное бесправие всех прочих. Все это, в сочетании с высочайшим уровнем коррумпированности всего государственного аппарата, приняло в Молдове настолько всеобщий характер, что уже не вызывает и тени возмущения в обществе.

Собственно говоря, оппозиции режиму Воронина-отца (есть еще и сын-банкир, этот держит в руках семейную кассу) как таковой просто нет. Оппозиция предполагает, как минимум, наличие собственной позиции, отличной от позиции начальства. Но бессарабским молдаванам подобный стиль поведения глубоко чужд, а разного рода меньшинства от участия в политической и общественной деятельности полностью изолированы.

Сложившаяся в Молдове за 15 лет независимости изоляция меньшинств носит многоуровневый и хорошо продуманный характер. Ее элементами, в частности, являются и национальные общины, надежно контролируемые спецслужбами Молдовы. Причем, вопреки распространенному в СМИ мнению, русские, живущие в Молдове, вовсе не являются самым ущемленным в своих правах меньшинством. Украинская диаспора Молдовы гораздо бесправней.

Берег левый: Смирнов и пустота

По той же классической советской модели: тоталитарное подавление гражданского общества, с одной стороны, и эксплуатация образа врага, с другой, обеспечивают стабильность ситуации внутри страны и тираспольские власти. Хотя, разумеется, на каждом берегу есть свои особенности и свои фирменные пропагандистские блюда. В Молдове на первом месте выступают полицейские репрессии, а образы врагов, «имперской России» и поддерживаемых ею «приднестровских сепаратистов» выполняют вспомогательные функции. В Приднестровье, пережившем войну, пугающий образ «румын» из Бессарабии, поддержанных Западом и стремящихся совместно с ним к физическому истреблению славян, стал самым эффективным инструментом консолидации общества – благо, события 1992 года дают богатую и убедительную фактологию для обоснования такого подхода.

Карательные же меры по отношению к политическим противникам осуществляются в основном руками Министерства государственной безопасности (МГБ), а еще чаще – через посредство управляемой МГБ «общественности». Впрочем, провести четкую грань между кадровыми работниками МГБ и представителями приднестровской общественности иной раз тоже бывает ой как непросто. Как бы то ни было, эти карательные меры играют в Приднестровье второстепенную роль и носят сравнительно мягкий характер. Впрочем, есть и заповедные области, даже мимолетный заступ в которые ведет к верной гибели от пули киллера или несчастного случая. В основном эти области связаны с теневым бизнесом приднестровских верхов.

Борьба приднестровцев «за право жить на своей земле» – конечно же, дело святое, способное вызывать сочувствие и симпатию. Беда лишь в том, что эта борьба – при всей ее святости – очень скоро стала фиговым листком, прикрывающим дележ собственности и обогащение правящей верхушки, а приднестровское «государство де-факто» оказалось низведено до роли официанта, обслуживающего сей процесс. Впрочем, констатируя это, не стоит впадать и в чрезмерные упрощения – все происходило в несколько этапов и не всегда зависело от одной только воли приднестровского руководства.

Трезвый взгляд на зарождение ПМР, к сожалению, всегда был редкостью. В угоду пропагандистским нуждам, побудительные мотивы лиц, стоявших у ее истоков, либо безмерно идеализировались, либо столь же безмерно опошлялись. Правда, как обычно, лежит посередине: подъем общественного самосознания в Приднестровье в начале 90-х был налицо, но организовать, возглавить и профинансировать из средств предприятий борьбу приднестровцев за гражданские права левобережных директоров побудил, в первую очередь, страх за себя и свое личное положение.

Иначе и быть не могло – директорский корпус Приднестровья отнюдь не состоял из подвижников и святых, как, впрочем, не состоял он и из законченных негодяев – обычные люди, каждому своя рубашка к телу ближе... Понятно и то, что, оказавшись в новых условиях, они, в первую очередь, озаботились о собственном благосостоянии на случай возможного краха. Так что первая волна «прихватизации», по сути, была волной банальных хищений, чуть прикрытых пафосом борьбы с национализмом и кишиневской агрессией.

Но, помимо заботы о себе, любимых, директора были вынуждены что-то делать и с системным кризисом приднестровской экономики в целом. А экономика ПМР, буквально с первых дней существования непризнанной государственности, оказалась в очень непростых условиях, когда на разрыв союзных связей наложились непризнанность,
затем война, следом – снова непризнанность.

Вырванные из цепочки поставщиков и потребителей, приднестровские предприятия стали нежизнеспособны. Начался долгий и мучительный процесс встраивания их в новую систему экономических отношений, взамен рухнувшей старой. И приватизация, как ни крути, была неизбежной и необходимой частью этого процесса. Так что, хотя по-настоящему массовая приватизация началась в Приднестровье примерно 4-5 лет назад, она шла и раньше, только по-тихому и в меньших масштабах.

Приватизация, в общем-то, была такой же, как на всем пространстве бывшего СССР. С одним лишь «но»: все как везде плюс непризнанность. В силу этой непризнанности, приватизация получалась как бы не вполне законной – в том смысле, что Молдова могла бы со временем заявить претензии на принадлежащую ей собственность. А это означало, что прозрачные схемы в Приднестровье работать не могли – и не работали. И не работают. И прозрачные инвесторы туда не шли – и не идут. А «серые» схемы неизбежно порождают полукриминальные отношения.

Альтернативы в существующих условиях им нет, а постоянное пребывание в таком поле вседозволенности порождает массу соблазнов для верхов – и сильно их развращает. Что, собственно, мы в Приднестровье и наблюдаем: из-за «серости» и непрозрачности схем и не поймешь уже, где неизбежный в условиях непризнанности «откат» на сторону, а где банальная перекачка государственных денег в личный карман. Впрочем, и грань между личным и государственным в силу той же непризнанности тоже оказалась изрядно стерта...

Приватизация, как это хорошо известно из опыта последних десятилетий, в любом, даже в самом идеальном случае – процесс криминогенный, привлекающий всяких
комбинаторов. В условиях же Приднестровья, в силу полулегальности и полупрозрачности приватизационных схем, это положение верно втройне. Кроме того, для российского бизнеса «первого эшелона», как впрочем, и второго, и третьего, то есть для серьезного бизнеса, уже в силу своих масштабов хотя бы в какой-то степени озабоченного законностью и собственной репутацией, предприятия Приднестровья, за исключением разве что Металлургического комбината в Рыбнице (ММЗ) и МолдГРЭС в Днестровске, слишком незначительны.

Эти обстоятельства и породили фактическое ограбление Приднестровья разного рода российскими авантюристами – а местные элиты, видя такую ситуацию, и не имея вначале сил, а впоследствии и большого желания воспрепятствовать ей, действовали по известному принципу: «Лучше уж я, и еще раз я, и снова я, чем какой-нибудь подлец».

Не вдаваясь сейчас подробно в историю вопроса – иначе впору засесть писать монографию о международных экономических аферах или лихой детективный роман, но уж никак не газетную статью, – упомяну, к примеру, скандал вокруг приватизации «Молдавкабеля». Собственно говоря, тогда налицо была эдакая «матрешка»: операция поменьше – попытка рейдерского захвата единичного предприятия, и, одновременно, операция помасштабней – попытка государственного переворота с целью захвата всей приднестровской собственности.

Для обеспечения обеих операций группа авантюристов из числа депутатов Мосгордумы от российского «Единства» (не первый, прямо скажем, класс политических фигур), действуя методами политического франчайзинга (очень распространенная в Приднестровье схема, доведенная в последние годы буквально до совершенства), организовала общественное движение «Единство Приднестровья» во главе с неким Артемом Хрюкиным, импортированным с этой целью из России. Крышевали «Единство Приднестровья», ни много ни мало, российские миротворцы.

А в числе ключевых посредников той, уже подзабытой авантюры, был и некий Алексей Мартынов, ныне – исполнительный секретарь-руководитель аппарата Межпарламентской ассамблеи государств-участников «Сообщества за демократию и права народов» и доверенное лицо начальника Управления Администрации президента РФ по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами Модеста Колерова... Впрочем, не будем забегать вперед.

Тогда операция с «Единством Приднестровья» провалилась. Авантюристы, решившие походя выбить с поля команду президента Смирнова, были жестоко наказаны им за самонадеянность. Зато вполне удавались операции, когда с президентским окружением не забывали делиться – пусть и неохотно.

Вот, например, операция по акционированию и продаже-перепродаже акций ММЗ: тут Смирнова с командой тоже попытались было объехать на кривой козе – и это породило нешуточный конфликт. Но стороны, в конце концов, кое-как договорились. А многократная перепродажа МолдГРЭС, в которой г-н Бабурин, матерый русский патриот, обеспечивал российскую часть крайне непрозрачной и сомнительной сделки, а родственник жены президента Смирнова, тогдашний министр юстиции Виктор Балала – приднестровскую, шла уже под прямым патронажем президента. И прошла гладенько, без сучка, без задоринки. Были, правда, скандальчики в СМИ, но на них просто начхали, а конфликт в Верховном Совете потихоньку кулуарно пригасили.

Из последних событий наиболее заметна продажа коньячного комбината «КВИНТ», но этот сюжет, по-видимому, пока в развитии, и предприятие еще не раз будет перепродано. А в общем-то, судя по всему, схема легализации проданного, вопреки непризнанности, юридически отлажена и работает. Отчего приватизация в Приднестровье и приобрела обвальный характер. В ряде случаев, на поздних этапах длинной серии сделок, когда очередной покупатель, после длинной цепочки перепродаж, может рассчитывать, в случае чего, на статус «добросовестного приобретателя», здесь уже мелькают и серьезные фирмы – но первые шаги всегда делают «темные лошадки».

Возможно, конечно, что «серость» схем вовсе не прикрывает чьи-то аферы, а вызвана ситуацией непризнанности, но... пойди это проверь. А глядя на свеженькие иномарки и особняки, которыми пестрит Тирасполь, в это и вовсе верится с трудом. Деньги от приватизации, в принципе, идут в бюджет, но... как-то их маловато, этих денег. Словом, «серость» схем, исключающая всестороннюю и полную проверку сделок, с одной стороны. порождает большие возможности для сопричастных лиц, с другой – неудобные вопросы и кривотолки снизу.

И не только приватизация порождает такие вопросы. А фантастических размеров газовый долг ПМР, превысивший, вместе со штрафными санкциями миллиард долларов – притом, что рядовые потребители, в целом, рассчитывались за газ довольно аккуратно, вот только деньги исчезали неизвестно куда? А торговля лекарствами, полностью контролируемая президентской «семьей», диктующей уровень цен? А расходование бюджетных средств, на котором кормятся фирмы-прилипалы, записанные на родственников разного рода руководителей?

Все это создает очень специфическую систему взаимоотношений в экономике. Не «бандитскую», как часто пишут, а просто экономически и юридически уродливую. Систему, в которой, опять же, к примеру, вечный депутат Верховного Совета Галина Антюфеева, в то время – председатель комитета по вопросам законодательства, смогла «пробить» через Верховный Совет амнистию по единственной статье «За хищение государственных средств в особо крупных размерах». Коснувшуюся, в итоге, единственного человека – проворовавшегося главного бухгалтера Министерства юстиции и закадычной подруги Антюфеевой. Кстати, по указанной статье, за все время существования непризнанной Приднестровской республики ни один человек не отсидел ни одного дня...

Все эти маневры начальства наверху отлично всем видны снизу, и умолчание о них в местных в СМИ с лихвой компенсируется устными рассказами и домыслами. Плюс растущий разрыв между богатыми и бедными. Плюс трещащий по всем швам бюджет. Плюс чудовищно низкая квалификация чиновников и законодателей, порождающая бестолковую работу государственной машины... Призывы потерпеть и затянуть пояса, в ожидании «признания республики» давно вызывают усмешку.

Чтобы желание граждан подвергнуть серьезной проверке деятельность «столпов и основателей» приднестровской государственности не вышло из-под спуда, власть принимала и принимает меры. Демократические институты Приднестровья, возникшие на волне народного подъема начала 90-х, последовательно сворачивались. Сегодня они подменены симулякрами – «общественностью», организуемой и управляемой МГБ. А всякая общественная активность, находящаяся вне этого контроля, объявляется происками врагов: Молдовы, Румынии и вообще – «Запада».

В результате такого государственного строительства, сегодняшняя ПМР, как и соседняя Молдова, тоже все больше и больше напоминает СССР времен Брежнева – только поменьше и победнее, конечно, чем 15 лет назад. Как и Молдова, и – как некогда СССР – ПМР все меньше и меньше нужна свом гражданам.

Еще с середины 90-х из Приднестровья (как впрочем, и из Молдовы) идет массовый отъезд. Уезжают активные, умелые, квалифицированные люди. Остаются обладатели противоположных качеств – такая вот селекция со знаком «минус». На месте недостроенного государства возникает пустота, которой управляет бессменный, избранный недавно на четвертый уже срок, президент Смирнов.

Чье зеркало кривее?

Если оценивать ситуацию объективно, то оба враждующих короля – Воронин в Кишиневе и Смирнов в Тирасполе – удивительно похожи: они в равной степени голые. Оба руководят эфемерными, несостоявшимися государствами – и никакое признание или непризнание ничего здесь не прибавит и не убавит. Оба вынуждены лихорадочно искать опору своим режимам внутри страны и экономическую поддержку вне ее, поскольку без донорских вливаний обе экономики существовать не в состоянии.

Собственно говоря, все это было бы еще полбеды. Хуже то, что ни один из режимов не сохранил в действительности ни одной цели, которую можно было бы назвать достойной государственного строительства. Элиты на обоих берегах озабочены собственным выживанием – и только. А поскольку прямо этого не скажешь, то и те и другие вынуждены непрерывно лгать. В Кишиневе – о стремлении построить в Молдове «поликультурный» рай при росте националистических настроений и усилении давления на национальные меньшинства. В Тирасполе – о борьбе за независимость и признание Приднестровья как государства при фактически полном и окончательном отказе от всяких попыток его достичь.

А еще можно обличать друг друга, доказывая своим гражданам, что «там», за Днестром («у сепаратистов» или «у румынских националистов»), все гораздо хуже, чем «здесь» («в международно-признанном государстве» или в «республике, созданной прямым волеизъявлением народа»). Можно парировать обличения другой стороны, выясняя, чье зеркало кривее... Откровенно говоря – они одинаково кривы. И пропагандистское вранье на обоих берегах удивительно похоже друг на друга.

Есть китайская пословица о том, что ложный человек, исповедующий истинное учение, делает его ложным. А истинный человек, даже исповедующий ложное учение, делает его истинным. Сегодня на обоих берегах Днестра правят бал ложные люди, оттеснившие истинных в сторону – в этом вся беда. Куда они заведут тех, кто поверил им?

Антон Барсук

_________________
Я Родину свою люблю, а государство ненавижу!

А. Розенбаум